Рецензии. Бунтари неонового бога
Цай Минлян - режиссер весьма специфический. И здесь речь даже не о натуралистично медленном течении времени, который так любят тайваньцы, а о весьма неоднозначном преподнесении происходящего. Как, например, в его же “Бродячих псах” с более чем 10-минутной сценой пожирания капусты. Да, есть и такое, но “Бунтари неонового бога” - работа малазийца немного другого характера. Это его первая полнометражная картина, которую можно назвать пробой пера. Фильм рассказывает историю подростка Сяокана, который решает бросить школу, забрать остаток оплаченных средств за обучение и погрузиться в залитый неоном Тайбэй. Еще до того, как об этом узнают родные, парень оказывается буквально загипнотизирован молодым преступником Ацзе, к которым его связало пустяковое стечение обстоятельств. Мысли о Ацзе становятся для Сяокана навязчивыми - не то от зависти, не то от ненависти. Вся картина строится вокруг скитания двух молодых людей и связанных с ними действующих лиц. “Бунтари неонового бога” очень изящно преподносит бесцельность существования молодежи в большом городе. То, как мегаполис может поглощать какие бы то ни было стремления к нормальной жизни и обретению идентичности, а взамен выплевывать обратно только лохмотья карго-культа. Не понимающий себя или окружающих главный герой видит перед собой молодого и свободного бунтаря-преступника Ацзе и сразу романтизирует этот образ, но бьется в бессильной злобе от зависти. Однако что именно кроется за этой оболочкой ему неведомо, как и неведома холодная и, по сути, такая же пустая жизнь на грани, в которой тонет и сам Сяокан. Не менее интересно параллельное повествование от лица Ацзе, жизнь которого по ходу фильма то вроде бы входит в нормальное русло, то вновь наполняется неприятностями. Это Цай Минлян весьма поэтично подчеркивает сначала затоплением квартиры по щиколотку, а затем “отливом” воды в тот момент, когда невзгоды на время отступают. С возвращением бед возвращается и вода в доме. Тайбэй 80-х стал для мастеров тайваньской новой волны кино музой, которая притягивала своими неоновыми глазами и загадочным непостоянством. В “Бунтарях неонового бога” Тайбэй предстает как отдельное действующее лицо, беспощадно играющее с главными героями и не позволяющее найти себя в миллионах огней, вывесок и никогда не замедляющихся шумных улицах. 7 из 10
Проходя по улицам, он видел в домах людей с остановившимся, мертвым взглядом, они сидели, скрестив руки на груди, всем своим существом ощущая, как течет поток цельного, неукрощенного, неупорядоченного времени, ибо бесполезно делить его на месяцы и годы, на дни и часы, если нельзя заняться ничем другим, кроме созерцания дождя. Габриэль Гарсия Маркес Неоновый бог дремлет. Тьма растекается в слякоть, видимое пространство покрыто сетками изжелта-серого щербатого кафеля, ворчливый холодильник нехотя расстается с бутылкой прокисшего молока – завтрак! Нужно найти хулиганов, что вчера унизили отца. Эти идиоты корчат из себя бунтарей, думают, что им все позволено. Под конец дня напиваются до рвоты либо идут воровать микросхемы из игрового зала с автоматами, что в центре Тайбэя. О да, их нужно выследить. Красться за ними по глухим закоулкам, сквозь хрупкие цепи замысловатых теней, подойти максимально близко, где сама ночь трется о локоть, нужно понять, в чем их секрет, чем же светятся их души. Ведь они что-то знают, они точно знают, где искать алтари богов нового времени. Но все это будет завтра. А сегодня тайваньский Антуан Дуанель по имени Сяо-кан буднично отработает алгоритм трудного подростка. Немного дежурных споров с родителями, немного истерик в четырех стенах, немного мыслей о том, что более нелепо в его отце: усы узкой щеточкой, штаны до подбородка или профессия таксиста – а еще о том, как раздражает материнский синдром наседки, смешанный с имманентной вонью ее стряпни. Будет побег из дома, будет и брошенный колледж – кажется, все стадии пройдены? Неоновый бог смеется. Где-то вдалеке уже заискрились острые брызги нового дождя. Нет ничего проще: держа в уме азбуку неореализма, мы вспомним героев французской новой волны, поместим их в центр металлической чащи, построенной Антониони, совершим пару нелегальных забегов на территорию потерянных поколений, а историю расскажем ленивым кинодиалектом девяностых годов, да поможет нам джармушево седовласое спокойствие. В самом деле, теперь ведь нет смысла бояться ставших совсем ручными техногенных чудовищ из красной пустыни, нет смысла становиться бродягами Дхармы, незачем колесить по планете на последнем дыхании, ибо новой Меккой всех бунтарей станет зал игровых автоматов, неоновый дворец эскапизма в центре любого мегаполиса. Все это будет нетрудно, лишь бы успеть до прибытия чунгкингского экспресса, но, кажется, что-то здесь все еще не так. Один из отцов медленного кино, тайваньский постановщик, учившийся у европейцев, Цай Минлян уже в дебютном фильме исполняет смертельный трюк сентименталистов: выкручивает пошлость до того градуса, когда она перестает быть пошлостью. Когда начинает работать гремучая смесь из бодрийяровских симуляций и кьеркегоровских рывков в подлинность, из попыток одновременно быть автором-демиургом и автором-пылинкой, объединить камеру-паука, что прячется по темным углам, с камерой, которую шатает спросонья. Нет, наверное, это и есть магия кино, когда эстетские глупости про священную воду с небес, повторяемые Минляном из фильма в фильм и сопровождаемые планами такой длины, что всей кинокритике впору кричать «mauvais ton!», оттопыривая мизинец, заставляют буровить экран глазами. Посреди шумной ночи разливается озеро электрического света, четверо бродят по городу и всегда приходят в одну точку, дождь не прекращается. Неоновый бог разгневан. Требует жертв, но не принимает вещей, только знаки. Он пожирает юношескую свободу, женское счастье, богатое будущее, выплевывая новенький байк, фривольный комбидресс и диплом престижного колледжа. Бессмертный миф о бунтарях – тех, что творили революции, тех, что выходили на улицы в шестьдесят восьмом, даже тех, что просто верили в Rebel without a cause или Холдена Колфилда – отжил свое, превратился в пустой ритуал, Карго-культ, повис на трамвайных проводах разорванными строчками культурного кода. Джеймс Дин, портрет с черной рамкой – авторское доказательство крупным планом. Люди все чаще молчат, камера все реже двигается. Похоже, мы перешли на следующую ступень некоммуникабельности, цитаты великих итальянцев уже не кажутся вторичными, скорее диалог с невозвратным, когда еще было, о чем горевать. Но Минлян оптимист, он верит в спасение через боль. Чтобы пройти сквозь непрорубный туман абстракций, нужны чьи-то слезы, подлинность только в них. Единственный положительный герой – тот самый отец-тюфяк со смешными усами, которому бунтари разбили зеркало и которого ненавидит собственный сын, - только он не боится неонового бога. Нам нужно просто дождаться, когда закончится дождь, и бирюза небес улыбнется финальным кадром. Все есть страдание – такова благородная истина, о братья.
'Бунтари неонового бога' - один из самых заметных репрезентантов 'городского текста' в азиатском кино. Городское пространство, которое освобождает от условностей так же ревностно и стремительно, как и порабощает. Тогда как американский независимый кинематограф, вырисовывая контуры городского существования, не скупится на обширные монологи ('Страх, тревога и депрессия' Солондза, 'Вечные каникулы' Джармуша), то здесь городской монстр ложится на плечи героям практически бессловесно, плавно, под аккомпанемент скрипящей музыки, под стоны юных тел, стремящихся к ритуальному растворению в удовольствии и непокорности. Герои, теряя идентичность, пытаются слиться в одно бушующее целое, чуждое сопереживанию, отторгающее все рационалистичное, но притом зацикленное на телесном и материальном. Именно такими и должны быть бунтари ночных улиц и закрытых помещений - без программы действий, без мыслей о будущем, - далекими от реальности гедонистами, своего рода мистификаторами, заложниками своего мелочного и необъятного неонового бога.