Рецензии. Жестокость Молины
Кубинская плантация, затерянная в густом зеленом мороке джунглей. Здесь, перманентно пребывая в страхе и под гнетом унижений отца семейства Лючио, живут Долорес и ее пышнотелая несовершеннолетняя дочь Миранда. После смерти Лючио Долорес вместе с дочерью, покинув родную, но ненавидимую всеми фибрами души вотчину, находят приют у симпатичного фермера Инносенсио. Однако мира и спокойствия нашим героиням не уготовано и тут. Стандартные интерпретации знакомых всем с раннего детства сказок старины Шарля Перро, братьев Гримм и прочих сказочников ныне не в фаворе у личностей раскованных и морально свободных из мира кино. В наш век постмодернизма все новое является лишь изощренной вариацией старого и все зависит лишь исключительно от того, в какую именно сторону поведет фантазию того или иного режиссера в своем вящем намерении превратить мир добрый и сказочный в искаженную ужасающими гримасами реальность или надреальность с ее кривыми зеркалами. Вот и несчастная Красная Шапочка, которой вообще-то положено быть сообразительной девчушкой лет 7-10, в меру наивной и в меру красной по сути физиологической, а не политической, стараниями склонных к девиациям различных режиссеров давно стала отпетой извращенкой гопниковской разновидности постпубертатного периода развития, которая враз и Волка Серого порвет, а, возможно, и изнасилует, а потом сие веселое действо закусит сдобренными коксом пирожками. Приблизительно такой специфической художественной линии придерживался в своем полнометражном режиссерском дебюте, фильме «Жестокость Молины» 2010 года, кубинский актер Хорхе Молина, предложивший зрителю весьма небанальную порно и горновариацию знаменитой сказки от Шарля Перро. Посвященный памяти скандального польского режиссера Валериана Боровчика, фильм в весьма витиеватой манере отсылает зрителя и к режиссерской традиции достопочтенного пана. В фильме Хорхе Молины наиболее сильно ощутимо влияние «Истории греха», отчасти «Аморальных историй», но, в первую очередь, культового «Зверя» 1975 года с его откровенно зоофилическим уклоном, хотя, если копать еще глубже, то «Жестокость Молины» выглядит и как еще более перверсивный вариант некогда омерзительного «Скотоложества» Джорджа Истмена 1976 года. Впрочем, не только Боровчиком единым богат этот небезынтересный фильм от Хорхе Молины; отчетливо пропитанный мускусным маскулинным запахом фрейдизма, фильм будто стремится вогнать зрителя в состояние ступора, разрушая всевозможные табу и предлагая зрителю весьма специфический терпко-текилоподобный коктейль из всех возможных и невозможных даже извращений. Нечаянно вспоминается творчество и маркиза Донасьена Альфонса Де Сада и его произведения «120 дней Содома» и «Жюстина», причем в роли Жюстины, невинной овечки, стающей катализатором всевозможных бед и несчастий как для нее самой, так и для окружающих, в картине Хорхе Молины выступает Миранда, она же Красная Шапочка с взглядом порочным и телом сочным. Потому-то и фильм, имеющий весьма в итоге очень отдаленное отношение к похождениям Красной Шапочки, своим подчеркнуто прямолинейным названием говорит зрителям, что их ждет. Жестокость в самом неприкрытом и страшном виде, грязный поток девиаций, приправленный тонким слоем непрозрачной морали, семья без устоев, норм и правил — и весь этот кошмар, в котором нашлось место и зловещему оккультизму, и зомби для пущей аллегоричности происходит на фоне изумительной латиноамериканской природы дабы создать нарочитый и резкий контраст. Однако натурализм в ленте умудряется изящно соседствовать и с символизмом, проистекающим даже из имен всех центральных персонажей фильма: Долорес является никем иным, как Скорбящей Богоматерью, Миранда от своего имени несет восхищение и удивление(в рамках фильма эти значения обретают откровенно физиологический оттенок), а невинность Инносенсио оказывается всего лишь маскировкой и прикрытием его порочных пристрастий, как и «неведение» в значении имени Игнасио, брата нашей главной героини. Ближе к финалу, который вполне способен выбить почву из-под ног, весь поток событий в ленте обретает невиданную метафоричность и сказка оборачивается иносказанием на тему жестокой реальности жизни, иносказанием, рассказанным в форме беспардонного, но очень эффектного грайндхауса. Будучи исключительно постмодернистским зрелищем, «Жестокость Молины», запрещенная в ряде стран из-за чрезмерной аберрантности, является фильмом уж для очень взыскательной публики. Будучи еще и сугубо авторским фильмом, «Жестокость Молины» лишь интерпретирует сказку о Красной Шапочке в шокирующей и непривычной форме, играя на поле по-настоящему знаменательных грайндхаусных и не только фильмов 70-х годов, множественными отсылками к которым фильм Хорхе Молины буквально переполнен. Снятый на мизерном бюджете и скорее на чистом энтузиазме с подмешанными в него пряностями сублимации режиссерских фантазий, данный фильм способен заинтересовать лишь заядлых синефилов, а обычных зрителей своей безбашенностью и абсолютным выходом за рамки попросту отпугнуть. Впрочем, современного зрителя уже и сексуальным шоу с ослом не удивишь, так что «Жестокость Молины», фильм из категории «горячо и еще горячее», рекомендуемо к просмотру всем ценителям нетривиального и крайне нестандартного кино.
Затерянное где-то посреди кубинских плантаций фермерское семейство становится оплотом порнотрагедии если не древнегреческих, то вполне себе латиноамериканских масштабов. Находящиеся под гнётом жестокого главы семейства и его гниющей заживо родительницы работящая Долорес с дочкой-нимфеткой и иисусоподобным сыном-онанистом вынуждены постоянно терпеть унижения и побои, но однажды всё ожидаемо изменится. Поощряемое щербатой старухой анальное покарание невестки приведёт к фатальному исходу, и внезапно решивший откинуть свои грязные пятки прямо во время пьяного оргазма алкоголик даст надежду на обретение долгожданной свободы. Поспешное бегство в грозовой ночи приведёт к дверям набожного Иносенсио, добродетельно дающего приют беглецам и… Казалось бы, причём здесь Красная Шапочка? Самое известное творение никому неизвестного кубинца Хорхе Молины, решившего вдруг не только сниматься в никому не нужных фильмах, но ещё и самому их снимать, оборачивается очередной интерпретацией затёртой до дыр истории про накинувшую красный плащик девочку. Ходячий агрегат маргинального короткого метра, взращённый на изредка осмысленных и практически всегда беспощадных зоофильских выродках мирового синематографа, решил продемонстрировать свою способность выворачивать на изнанку классические истории, окуная случайного зрителя в дебри приветливо раскрывающих свои влажные объятия островных джунглей, посреди которых бушуют страсти, мохнатые мордасти, вуду-ритуалы и просто сексуальное вожделение разной степени озабоченности. Жестокая практически до беспроглядной чернушности история пестования семейного насилия и разнообразного промискуитета внезапно оказывается не столь уж прямолинейной в своей иносказательности, во многом благодаря объёмным персонажам, без которых сие творение навряд ли было бы хотя бы в половину столь же смотрибельно. Молина, может быть сознательно, а может и нет, не суть важно, следует трактовкам Эриха Фромма и Эрика Берна, отдавая решающую роль в развитии истории именно помыслам самой Красной Шапочки, именуемой в здешних краях Мирандой. Находящаяся на пороге взросления девица примеряет на себя образ коварной соблазнительницы, вот только её стремление воплотить в жизнь один из подростковых сценариев в итоге приводит совсем не к тем последствиям, которые мог бы ожидать знакомый со сказкой зритель. Наблюдая за тем, как её мать готова без стеснения вывалить на грядки сиськи ради соблазнения скромного труженика местных полей, маленькая развратница оказывается не прочь сама захомутать бедного Иносенсио. Вот только этот загорелый ангел с соразмерно большими крестом, топором и членом оказывается не так уж прост в своей набожности, и магические обряды мстительной старухи, зубы которой смогли бы отбелить разве что слёзы всех стоматологов мира, пробуждают в нём внутреннего монстра. Однако Молина так и не даёт прямого ответа, действительно ли в землепашце дикий зверь сидит, или это тщательно скрываемый до поры грех похоти застилает глаза и заставляет принимать кровавый душ посреди гнетущей ночной духоты. Шальные мысли всё глубже запускают свои цепкие пальцы в голову юной распутнице, притворяясь голосами леса, прикрывая шелестом листьев бесстыжую порочность проповедуемых стремлений. Злобная бабка как метафоричный образ подавляющих женскую сексуальность оков консервативных традиций и догматизма социальных устоев так и не решается самостоятельно сложить оглобли, в своём воплощении накопленной за множество поколений мудрости отнюдь не стремясь наставить внучку на путь праведный чем-то, кроме непосредственного насилия. А потому финальное преображение оказывается скорее сломом, корысть и скрываемая похоть, поселившиеся в девичьей головке, сминаются катком жестокой реальности в процессе своеобразной кровавой конфирмации, приобщения к взрослому миру через изуверское обесчещение ослеплённым зверем страсти местечковым святым. Конечно, возможна и более избирательная трактовка киноленты начинающего кубинского самородка, в которой приближающаяся к пубертатному возрасту девица после эмоционального шока, вызванного изнасилованием её матери, со временем отправляется в путешествие по дебрям собственного бессознательного на поиски образа идеального Отца, Защитника, Героя, Воплощения добродетели. Но исковерканное непрямым сексуальным насилием ещё несформировавшееся до конца (само)сознание параллелит образы Отца и Мужчины, сшивая их в условного похотливого франкенфермера, сродниться с которым возможно лишь через сношение. И торжества женского начала на этот раз не будет, характерный для литературной вариации треугольник 'Жертва-Насильник-Спаситель' сминается в отрезок, на концах которого последнему попросту не находится места. Ну а как иначе - жизнь жестока, джунгли безлюдны, и далеко не всегда где-то поблизости может найтись место благородным дровосекам. И всё было бы замечательно, если бы Молина в концовке не решил сыграть на свою любимую маргинальную конъюнктуру, утопив весь возможный посыл в кровавом и почти что порнографическом педофильском пореве, окончательно утвердив в своём кинематографическом отщепенце главенство эротических фантазий над сюжетными аллюзиями.
Кубинская плантация, затерянная в густом зеленом мороке джунглей. Здесь, перманентно пребывая в страхе и под гнетом унижений отца семейства Лючио, живут Долорес и ее пышнотелая несовершеннолетняя дочь Миранда. После смерти Лючио Долорес вместе с дочерью, покинув родную, но ненавидимую всеми фибрами души вотчину, находят приют у симпатичного фермера Инносенсио. Однако мира и спокойствия нашим героиням не уготовано и тут. Стандартные интерпретации знакомых всем с раннего детства сказок старины Шарля Перро, братьев Гримм и прочих сказочников ныне не в фаворе у личностей раскованных и морально свободных из мира кино. В наш век постмодернизма все новое является лишь изощренной вариацией старого и все зависит лишь исключительно от того, в какую именно сторону поведет фантазию того или иного режиссера в своем вящем намерении превратить мир добрый и сказочный в искаженную ужасающими гримасами реальность или надреальность с ее кривыми зеркалами. Вот и несчастная Красная Шапочка, которой вообще-то положено быть сообразительной девчушкой лет 7-10, в меру наивной и в меру красной по сути физиологической, а не политической, стараниями склонных к девиациям различных режиссеров давно стала отпетой извращенкой гопниковской разновидности постпубертатного периода развития, которая враз и Волка Серого порвет, а, возможно, и изнасилует, а потом сие веселое действо закусит сдобренными коксом пирожками. Приблизительно такой специфической художественной линии придерживался в своем полнометражном режиссерском дебюте, фильме 'Жестокость Молины' 2010 года, кубинский актер Хорхе Молина, предложивший зрителю весьма небанальную порно и горновариацию знаменитой сказки от Шарля Перро. Посвященный памяти скандального польского режиссера Валериана Боровчика, фильм в весьма витиеватой манере отсылает зрителя и к режиссерской традиции достопочтенного пана. В фильме Хорхе Молины наиболее сильно ощутимо влияние 'Истории греха', отчасти 'Аморальных историй', но, в первую очередь, культового 'Зверя' 1975 года с его откровенно зоофилическим уклоном, хотя, если копать еще глубже, то 'Жестокость Молины' выглядит и как еще более перверсивный вариант некогда омерзительного 'Скотоложества' Джорджа Истмена 1976 года. Впрочем, не только Боровчиком единым богат этот небезынтересный фильм от Хорхе Молины; отчетливо пропитанный мускусным маскулинным запахом фрейдизма, фильм будто стремится вогнать зрителя в состояние ступора, разрушая всевозможные табу и предлагая зрителю весьма специфический терпко-текилоподобный коктейль из всех возможных и невозможных даже извращений. Нечаянно вспоминается творчество и маркиза Донасьена Альфонса Де Сада и его произведения '120 дней Содома' и 'Жюстина', причем в роли Жюстины, невинной овечки, стающей катализатором всевозможных бед и несчастий как для нее самой, так и для окружающих, в картине Хорхе Молины выступает Миранда в исполнении актрисы Дайаны Легры, для которой данный фильм стал пока что первой и последней актерской работой. Также весьма высокий уровень актерского мастерства и смелости продемонстрировали в фильме Ана Сильвия Мачадо(Долорес), Роберто Пердомо(Инносенсио) и Ральф Капоте, вылепив в картине яркие, харизматичные, жуткие и гротесковые образы героев с преломленной моралью и без оттенков какой бы то ни было положительности. Потому-то и фильм, имеющий весьма в итоге очень отдаленное отношение к похождениям Красной Шапочки, своим подчеркнуто прямолинейным названием говорит зрителям, что их ждет. Жестокость в самом неприкрытом и страшном виде, грязный поток девиаций, приправленный тонким слоем непрозрачной морали, семья без устоев, норм и правил - и весь этот кошмар, в котором нашлось место и зловещему оккультизму, и зомби для пущей аллегоричности происходит на фоне изумительной латиноамериканской природы дабы создать нарочитый и резкий контраст. Однако натурализм в ленте умудряется изящно соседствовать и с символизмом, проистекающим даже из имен всех центральных персонажей фильма: Долорес является никем иным, как Скорбящей Богоматерью, Миранда от своего имени несет восхищение и удивление(в рамках фильма эти значения обретают откровенно физиологический оттенок), а невинность Инносенсио оказывается всего лишь маскировкой и прикрытием его порочных пристрастий, как и 'неведение' в значении имени Игнасио, брата нашей главной героини. Ближе к финалу, который вполне способен выбить почву из-под ног, весь поток событий в ленте обретает невиданную метафоричность и сказка оборачивается иносказанием на тему жестокой реальности жизни, иносказанием, рассказанным в форме беспардонного, но очень эффектного грайндхауса. Будучи исключительно постмодернистским зрелищем, 'Жестокость Молины', запрещенная в ряде стран из-за чрезмерной аберрантности, является фильмом уж для очень взыскательной публики. Будучи еще и сугубо авторским фильмом, 'Жестокость Молины' лишь интерпретирует сказку о Красной Шапочке в шокирующей и непривычной форме, играя на поле по-настоящему знаменательных грайндхаусных и не только фильмов 70-х годов, множественными отсылками к которым фильм Хорхе Молины буквально переполнен. Снятый на мизерном бюджете и скорее на чистом энтузиазме с подмешанными в него пряностями сублимации режиссерских фантазий, данный фильм способен заинтересовать лишь заядлых синефилов, а обычных зрителей своей безбашенностью и абсолютным выходом за рамки попросту отпугнуть. Впрочем, современного зрителя уже и сексуальным шоу с ослом не увидишь, так что 'Жестокость Молины', фильм из категории 'горячо и еще горячее', рекомендуемо к просмотру всем ценителям нетривиального и крайне нестандартного кино. 7 из 10
По лесной дорожке, бодро помахивая корзинкой с пирожками, вприпрыжку бежит Красная Шапочка. Из-за густых кустов за ней пристально следит недобрый взгляд Серого Волка. Здоровенный лесоруб с остро наточенным топором широким шагом направляется к дому Бабушки… Вот-вот разыграется кровавая драма, описанная Шарлем Перро в своей якобы невинной сказке. Знаем мы такие сказки! Видали мы таких сказочников! Количество интерпретаций этой истории разной степени изощренности скоро можно будет записывать разве что используя значок степени, ну а про то, что иные из авторов этих изощрений то и дело норовят подменить их извращениями, наверное, можно и не упоминать. Кубинец Хорхе Молина относится как раз к таким… «извращенцам», норовящим в любой невинной детской истории найти симптомы сексопатологических отклонений и сделать из них выводы в духе последних достижений психоанализа. Обвешав при этом получившийся диагноз целой кучей заумных постмодернистских ссылок на признанные медицинские светила. В данном случае, в качестве непререкаемого авторитета выступает Валерьян Боровчик, памяти которого посвятил свой первый полнометражный фильм кубинский режиссер. А кто лучше «аморального» поляка умел воспевать и романтизировать сексуальные девиации! Так что, нетрудно догадаться, что у сеньора Молины Красная Шапочка – та еще Шапка! По сравнению с этой девочкой ее коллега из порноверсии сказки – сама невинность. Вокруг этой крохотули не то что волк с бабушкой – вокруг нее кружатся и танцуют духи Карибских джунглей, густо поливая старую европейскую историю соусом из негритянских легенд и индейских суеверий. В результате получается блюдо настолько острое и пряное, что после него недолго и расстройство мозговой деятельности получить. А уж легким оно будет или тяжелым – зависит исключительно от крепости сознания реципиента, пропускающего через себя яд «Molina’s Ferozz». Ведь в состав этого яда входят обряды вуду с вызыванием злого духа и кровавыми жертвами карибским богам, огромное количество натуралистично снятых сексуальных сцен с нарочито «грязным» контентом (хотя и красивые эротические эпизоды на контрасте тоже имеются) и мрачная атмосфера надвигающегося безумия в затерянном посреди джунглей поселке и еще много-много-много всего. В-общем, «секс и насилие» во всей своей красе. Плюс затейливый постмодернистский ребус, который зрителю предлагает разгадать ехидный кубинец, который явно учился не только у Боровчика, но и про Тарантино не забывал. А среди литературных шедевров читал не только Шарля Перро с братьями Гримм, но и маркиза де Сада, Владимира Набокова, Жоржи Амаду и многих других, чье творчество в той или иной степени нашло отражение в мизансценах не столь уж и длинной картины (всего-то 70 минут). А то, что верхний, самый явный слой фильма составляет откровенный натурализм, едва ли не пахнущий феромонами, излучаемыми Дайаной Легрой в роли Красной Шапочки (Миранды) – так это правила игры, одним из которых является провокация и размахивание перед быком красной тряпкой. Точнее Красной Шапкой в образе сексуально озабоченного тинейджера, окруженного одержимыми бесами родственниками: демонической бабушкой-зомби с огромными зубами, сумасшедшим братом-оборотнем и добрым дядюшкой-лесорубом Игнасио с огромным топором… и не только топором. Другое дело, что этот слой Молина сделал настолько густым и вязким, что до других можно просто не добраться, утонув в болоте подростковой сексуальности. Но крокодилов бояться – в воду не лезть. Да и что нам ихние латиноамериканские Чупакабры – у нас и своих чертей хватает!