Рецензии. Персона
Кино эгоистичное, замкнутое на самом себе, кино, в котором ничего не происходит (даже при том, что сюжет мало-мальски двигается), кино про скучных людей со скучными загадками, над которыми даже задумываться не хочется. Может, в этом и был смысл? Всё-таки как-то хочется его найти в картине, по отношению к которой слова «шедевр» и «вершина вершин» использовались чаще, чем я здесь использую по отношению к ней же слово «ничего». Копание именитого режиссёра в чужой (или своей) голове посредством фильма возводится почему-то в крайнюю степень ценности, причём сразу, без какой-либо критической оценки. Имя + попытка психоанализа + недосказанность = шедевр. Но ведь это не всегда так… Любопытными здесь для меня оказались только первые и последние кадры, абсолютно ничем друг с другом не связанные, но рождающие у большинства людей одинаковые ощущения, ассоциации и реакции. Вот она, магия коллективного бессознательного. Ну и сложного ассоциативного монтажа, конечно. Это очень широко, было много воздуха и ощущения такой странной головокружительной карусели, пока взгляд режиссёра не сфокусировался на двух отдельных головах и не замкнул нас в них более чем на час. Или это была одна голова, то есть одно сознание? Впрочем, это всё та же скучная загадка… Трансформация взаимоотношения двух героинь вполне себе прозрачно отражается в постановке кадра. Сперва, когда героини только-только встретились, чаще всего используется крупный план, их лица почти никогда не показывают одновременно. Вот между ними происходит контакт (например, когда Альма читает г-же Фоглер письмо от мужа), но они разделены, мы не видим реакций одной героини на действия другой, мы видим только их в самих себе. Когда Альма и Элизабет уже на море, преобладают общий и средний планы, в которых женщины находятся вдвоём, взаимодействуют. Вот здесь уже происходит контакт, знакомство, изучение. Они друг на друга реагируют. Здесь и Альма решает исповедаться Элизабет, рассказывая очень сокровенные истории, которые, скрашенные удивительной магией этого фильма, всё равно получаются ни о чём и не вызывают никакого сострадания. Потому что героиня пустая и жизнь у неё такая же, несмотря на наполненность событиями. Но всё это ровно потому, что она сама так чувствует, а не потому что её кто-то обесценивает. Потом между двумя героинями стирается грань в самом прямом и в самом переносном смыслах. Здесь уже крупный план, в котором их лица очень близко друг к другу или вовсе соприкасаются, а потом и сливаются в одно с помощью изящного и эффектного приёма монтажа. Да, в 60-е была тенденция отказа от сложных сюжетных перипетий в пользу сложного мира человеческого сознания, но, видимо, чтобы проникнуться лабиринтами этого сознания, нужно либо обладать схожим с героем эмоциональным опытом, либо обладать развитым чувством эмпатии, либо…в конце концов создать такого героя, внутренний мир которого действительно интересно будет наблюдать если не всем, то хотя бы большинству. Для меня всё оказалось мимо, даже эмпатия не включалась, сколько я ни пыталась. А почему я должна сопереживать истеричным женщинам, которые сами создают себе проблемы, если я не психоаналитик и если у меня нет таких же проблем? К тому же, тогда это было просто-напросто на волне времени – нырнуть в темноту человеческой психики с помощью кино, это был некий прорыв. Походить с фонариком внутри чужой головы (или своей)…такого ещё не было. Но вот мне, честно говоря, интереснее в своей собственной, может быть поэтому я экзистенциалистов как-то не очень. Конечно же, режиссёр всё это видел глубже и его это задевало, иначе бы он не снял об этом фильм. Конечно же, он всё это осмыслил и вплёл в своё кино неслучайно. И давать оценку Бергману я не сбираюсь. Но, сколько бы там ни было глубины, мне не откликнулось. И хорошо, что тех людей, кому откликнулось, гораздо больше. Видимо, я не доросла до гения экзистенциальной драмы.
Элизабет Фоглер – успешная известная актриса, на пике славы и благополучия, в какой-то внезапный момент, во время спектакля, как-то вдруг умолкнувшая, обессловленная, не желающая говорить. И так – 3 месяца. Медсестра Альма – служащая больницы, которая была приставлена к госпоже Фоглер, с тем, чтобы помогать ей. Две героини в картине Бергмана, две участницы одной истории, две компаньонки, ставшие в какой-то момент чем-то большим. Друг для друга? Для кого-то одной? В начале картины вопросы почти не появляются. Все расставлено по местам и четко обозначено. И роли каждой на виду. Простой, где-то даже избитый сюжет. «Хорошо бы измениться, потом – нелады с совестью…», - намеки, прелюдия к будущей искренности, признанию, выплеску на грани самоненависти… Одна продолжает молчать. Другая, по простоте душевной, по возникающей симпатии и доверию, по внутренней потребности начинает говорить, и уже не может умолкнуть. Эксгибиционизм исповеди без раскаяния, четкое перечисление грехов, без сокрытия; срывание тайных покровов, признание наслаждения пороком, и потом резкое, внезапное перерождение в боль, в мятущееся нечто, в страх, в потерю… «Потом, из-за мелочей получаешь больную совесть…» - а за окном плачет дождь, вместе с ней… « Ты можешь быть одной и той же персоной в одно и то же время? Я думаю, не раздваиваюсь ли я?.. – а за окном вечный дождь… И уже роли сменились, и уже другая тихо лечит, и что-то молчаливо шепчет, и гладит и не дает окончательно пропасть… Диалоги перемежаются великолепными пейзажами, полноценными участниками-актерами. Вечные камни, неподвижные и неживые, усеявшие берег; неприветливые воды, слившиеся с горизонтом в холодном дуэте; и полное отображение внутреннего неспокойствия, жизненного эрзаца, видимости существования… Дело к кульминации. Бергман ведет своего зрителя подсознательными переходами, невидимыми тропами, в потерю чего-то важного, в тот тупик, из которого, кажется, и выхода нет и дорога закончилась. Но это только видимость конца. Именно здесь, а скорее ближе к финалу все только начинается. Начинается боль и осознание боли, и отождествление с каким-то спасителем. И кто он, и где он, и когда придет спасение, если придет вообще зритель узнает позже. Если увидит, если сумеет понять персону… Отдельная эстетика цвета, скупой монохром, поглощающий неуместную здесь цветность. Выверенные композиции, подчеркнуто аскетичные и минималистично суровые, позволяющие добиться нужной трагедийности и внутреннего драматизма. Кадры то четкие, то нарочито размытые, высветляющие режиссерскую идею, дополняющие ее внешней формой, так необходимой зрителю. Фильм старый, но не устаревший ни на секунду нашей жизни. С вечным круговоротом борьбы в себе и с собой… 10 из 10
Лента, с которой для меня началась эта бесконечная связь с Бергманом. Этот процесс не назовёшь ни любовью к режиссёру, ни привязанностью к его работам, ни восхищением его глубиной - это именно связь, острая, перекраивающая, режущая, будто алмазный резак, скользящий по тончайшему слою стекла, и стекло - ты, и резак - тоже ты, а ленты - будто та самая алмазная пыль, смешанная со стеклянной крошкой, осыпающейся из недр твоей души во время каждого просмотра. Немногие из режиссёров могут похвастать тем, что влияют на человека вне зависимости от того, сколько раз он видел ту или иную картину; ещё меньшее число их способно взывать к тем граням психики, что в обыденной, ежедневной, 'реальной' жизни оказываются попросту недоступными для оценочного, яркого, полного восприятия, потому как оказываются бесполезными и от того задавленными в самые дальние уголки сознания; и совсем уж единицы способны толкать зрителя на полноценную опосредствованную рефлексию со всеми вытекающими; говоря проще - мало кто из киноавторов способен заставить, именно заставить, вынудить, спрессовать зрителя до полностью включённой в собственное созерцание и сопроживание мыслительной деятельности; мало кто пробуждает и переживания, и эмпатию, и глубину даже в тех, кто всю жизнь привык плавать на поверхности. Бергман - именно из таких. 'Персона' каждому видится как нечто своё, и каждого - своя история и своя трактовка её. Для меня это мир тонкой манипуляции, основанной на желании милейшей медсестры Альмы перенять на себя маску известной актрисы Элизабет, и неизвестно, доподлинно и точно никому, и, кажется мне, и самому автору тоже, кто в этом процессе общения - манипулятор, а кто - жертва. Элизабет молчит, добровольно и мерно, после долгих лет актёрской карьеры, последний заливистый наигранный смех, слетевший со сцены - и тишина. Альма присматривает за ней и только что не кричит каждому встречному о том, что никто не готов её слушать, никому она как личность не интересна и не важна. Элизабет слушает - Альма ныряет с головой в себя, выплёскивая в молчащее живое и представляющее для неё авторитет и социальный вес существо всё то, что бурлит и клокочет внутри неё. И Альма всё больше и больше требует пробуждения Элизабет ото сна, от этой всепоглощающей тишины, которую ей так необходимо заполнить, потому как самой ей заполнять её попросту нечем, все темы давно исчерпаны, она даже как объект для наблюдения неинтересна, ни себе, ни своей закрывшейся в собственную скорлупу спутнице. Ей нужны факты, картинки, образы, звуки - хоть что нибудь, кроме собственного монолога. Что угодно. Но Элизабет молчит. Альма требует. Альма угрожает. Альма расшвыривается оскорблениями и угрозами, провоцирует и беснуется, корчится, морщится, кривляется и постепенно агонирует. Элизабет наблюдает - всё так же пребывая в молчании и сохраняя себя в себе. И тогда Альма переходит к крайним мерам, дабы сохранить и уберечь хоть каплю себя, наделяя всё больше и больше уже Элизабет теми жуткостями и мерзостями внутренними, что плещутся внутри неё самой. Она берёт историю, свершившуюся с ней самой, и подставляет в неё Элизабет, её мужа и сына, дабы проиграть самый гнусный вариант того, что могло бы с ней приключиться, реализуй она свою главную мечту - стань она матерью. И надеется, всем своим естеством, на то, что Элизабет ей подыграет, что та не сможет не вскочить и не заорать - 'Ты лжёшь. Это - не я! Это - не моя жизнь! Она - твоя, и только твоя, не смей меня в неё впутывать!' Но Элизабет поступает ещё более нетривиально - она с абсолютнейшим изяществом перенимает на себя предложенную ей роль и читает монолог Альмы от своего лица, по второму, и третьему кругу, показывая ей, что и этот метод не поможет разорвать шаблон, что молчание так и останется молчанием за пределами роли, что оно само - не роль, а средство отхода от неё, что лишь оно и позволяет сохранять саму себя в целости, играя слишком уж многое. И Элизабет так ни слова о себе и не сообщает. Ни единой реплики, окромя общих фраз о природе и самочувствии, упакованных в конверт и отправленных своему врачу. А Альма всего лишь выступила в роли режиссёра и сценариста на этой странной съёмочной площадке - загородный дом, озеро и летние пейзажики. Однако же с этой самой площадки Альма уезжает абсолютно одна - и, судя по статистам и операторам, именно она в данной истории - актриса. И этот ребус, эту ленту Мёбиуса можно раскручивать как угодно и сколь угодно долго именно от того, что завершения, единственно верного её осмысления попросту не найти, и в зависимости от того, чего зрителю хочется - раскрыть себя, опустошить или, наоборот, сохранить и уберечь, трактовка его будет абсолютно отличной от предыдущей. От того и провокация Бергмана удалась, на мой взгляд, в полном объёме. 'А был ли мальчик? Быть может, и не было никакого мальчика? Плюс-минус один мальчик'.
На правах 'пролога' хочется сказать сразу две мысли: 'Персона' - самый смелый фильм Ингмара Бергмана; не удивлён, почему в 'похожих фильмах' числится 'Малхолланд Драйв'. Теперь попробую развернуть изложенное выше. 'Персона' - именно что самый смелый фильм Бергмана. Не могу похвастаться, что посмотрел все до единого его фильма, но самые известные - успел отметить. В этой картине режиссер не обременен тем, чтобы донести свою мысль до зрителя. Подавляющее большинство зрителей это раздражает. Если так подумать - меня тоже, но если это сделано бездарно. Вот Никита Сергеевич [Михалков] например сказал про своих 'Утомленных солнцем 2', что 'такой он видит войну'. Фильм сделан во-первых бездарно, во-вторых тема Войны всё-таки гораздо более однозначна, чем тема творчества. Но мы ушли от темы. Бергман пытается показать в самом, пожалуй, личном своём фильме те проблемы, которые его беспокоят всю его жизнь. За всего лишь 75 минут фильма шведский мастер умудрился завернуть такой клубок, который и не развяжешь, пожалуй, с первого раза. У меня не получилось. Фильм во-первых нелинеен, во-вторых по манере исполнения очень сложен. Он покажется многим при своём хронометраже очень затянутым. Камера практически статична, а сцены выстроены вроде бы как нелогично. Бергман показывает нам как одна персона - медсестра Альма (Б. Андерссон) знакомится с другой - своей подопечной - актрисой Элизабет (Л. Ульман). Поначалу медсестра видит в Элизабет замечательного собеседника - она молчит, внимательно её слушает. У Альмы складывается всё удачно - у неё есть жених Карл-Генрик, они планируют детей и т.д. Чтобы выйти на контакт с замолчавшей посреди спектакля Элизабет, Альма отправляется с ней в уединённый домик на берегу. Вскоре Альма становится как бы 'внешним' проявлением Элизабет. Её осязаемым 'альтер-эго'. И весь фильм, собственно рассказывает нам о параллелях (жизни и личности) одного и того же человека. Собственно, Персона - это и есть 'маска' в переводе с латинского. И вот тут я приблизился к своей мысли, что в 'Малхолланд драйв' было нечто подобное, хотя, конечно, в более упрощенном виде. Более того, мне кажется, что Дэвид Линч не мог не подразумевать и данный фильм тоже. Сказав о 'своём' прологе, я чуть не забыл упомянуть о прекрасном вступлении к 'Персоне'. Очень любопытно и даже в чём-то по-новаторски снятом, Бергман нам показывает контраст между реальностью и искусственностью в этом сложном ассоциативном ряду. В конце концов фильм несколько раз пугает (меня лично) тем, что напоминает - искусственно всё, что мы видим на экране. Для меня это самый сложный момент. Мне очень сложно объяснить - почему рвущаяся посреди фильма плёнка на кинопроекторе так сильно меня потрясла. Как лично я попытался интерпретировать этот эффект - Бергман нам показывает тем самым разрыв между сливающейся в личности актрисы медсестры Альмы. Затем 'ставится новая плёнка' и история их отношений начинается как бы сначала. Уже подходя к концу, картина и её создатель нам рассказывают и истинную причину молчания Элизабет и объясняет тот странный, казалось бы, визуальный ряд в начале фильма. Не открыто, не раскрывая все карты, но достаточно для того, чтобы самим догадаться. Заключая, скажу, что казалось бы все эти заумные и сложные объяснения самых разных людей об этом фильме должны отпугнуть рядового зрителя. На самом же деле, если фильм смотреть внимательно, вдумчиво, то всё становится понятною. И даже если идея фильма Вам не покажется чем-то особенным, то хотя бы вы познакомитесь с нетривиальным, удивительным, загадочным и очень красивым киноязыком шведского мастера Ингмара Бергмана. Посмею даже предположить, что в этом фильме он выжал из всего своего таланта максимум. 10 из 10
«Персона» (1966) - кинокартина Ингмара Бергмана. В ней мы видим уже совсем другую музу шведского режиссера - актрису Биби Андерссон. Если в более ранних картинах она играла роль этакой «доброй невинной девочки», то здесь она - женщина, повидавшая многое. И весьма интересно понаблюдать за ней в этом амплуа. О чем сам фильм? Трудно сразу сказать. На поверхности перед нами разворачивается история медсестры и пациентки. Но по мере развития истории она усложняется. Границы между героинями постепенно стираются, и наружу выходит какой-то объединяющий их психоз. Медсестра оказывается настолько сочувственной и восприимчивой к чужим страданиям, что переживает расстройство собственной личности, становится заложницей боли своей пациентки и из-за этого сходит с ума. Может ли это свидетельствовать об опасности чрезмерного сострадания? Скорее всего. Само повествование выстроено так, чтобы зритель окунулся в пучину невроза, поразившего их внутренний мир. Быстрая смена кадров, резкий контраст звуков, обрыв кинопленки. Это заставляет даже на минуту затаить дыхание! Лечение в отдаленном приморском городке превращается в испытание на психическую стойкость. В идеальной тишине их внутренние демоны выходят наружу и начинают пожирать друг друга. Еще наружу выходят садизм и страх перед признанием своей реальной «персоны», не очевидной в повседневной суете. Не отсюда ли название фильма? В этом смысле фильм очень занимателен и смотрится интересно. Здесь не проясняются какие-то глубокие сущностные вопросы, причины страданий и срывов. Он смотрит «не вглубь, а вширь», как бы между прочим говоря: «Да, так бывает». Поэтому как популярный вариант погружения в психологию его посмотреть стоит. Так или иначе, все эти проблемы, несмотря на свою тяжелую моральную нагрузку, в «Персоне» проносятся легко. Если вы не хотите в них вникать, то вы просто насладитесь красотой величественных пейзажей. А если все-таки останутся вопросы и вы найдете в нем что-то очень личное, то в помощь вам научно-популярная литература. Благо, сегодня есть Интернет. А Ингмара Бергмана можно поблагодарить за то, что он смог открыть дверь в ваш внутренний мир. Если, конечно, вы сами испугаетесь настоящей «персоны», сидящей внутри вас. 10 из 10
Шедевр. Сам режиссер Ингмар Бергман считал 'Персону', наравне с 'Шепотом и криками', наиболее значимым фильмом в его творчестве. Это совершенный фильм, точный в драматургии, идеальный в визуальном воплощении - фильм, не просто демонстрирующий, но бросающий в лицо все аргументы, указывающие на гениальность Бергмана, как творца. Изначально режиссер хотел назвать свой фильм 'Кинематограф', но против этого выступил продюсер. Сама форма нового произведения Бергмана указывала на некую призрачность и неправдоподобность - фильм начинается с того, как загорается лампа кинопроектора, как отсчитываются кадры, в середине фильма пленка и вовсе разрывается в один из ключевых моментов сюжета, визуальный ряд перемежается вставками кадров, так называемым коллажем 'Бергманианы'. Это огромный паук, кровь, текущая из горла зарезанного ягненка, рука, прибиваемая к распятию, демонстрируемая крупным планом, анимационные герои, кадры из раннего фильма Бергмана 'Тюрьма' и даже мальчик из предыдущей работы автора 'Молчание'. Все это имеет свое значение, иногда вводится в повествование по принципу 25 кадра и придает всему происходящему еще больший условный характер, но именно таким образом, воздействуя на подсознание резкими в своей наглости методами, добивается того, что метафорическое повествование становится сверхреалистичным. Название фильма 'Персона' относит к термину, который обозначал в древнегреческом театре маску, через чье отверстие для рта декламировал свою речь актер. Бергман позаимствовал данный термин из философской теории Юнга о связи между 'персоной' и 'анимой' в жизни. Юнг ввел понятие 'анима' (с латыни 'душа') для обозначения женского элемента в психике мужчины. 'Персона' же - это маска, которая изображает собой некую определенную роль в обществе, но скрывающую при этом свое истинное 'я'. Таким образом, 'анима' - это архетип, противоположный в своей стихийности совершенному, но фальшивому образу 'персоны'. ... Известная театральная актриса Элизабет Фоглер ни с того ни с сего замолкает прямо во время спектакля 'Электра'. На следующий день она не приходит на репетицию и в течении трех месяцев не произносит ни слова. В больнице врачи не в состоянии обнаружить причину такого странного поведения - исследования не обнаружили у актрисы каких-либо физиологических или психических отклонений. Руководство больницы принимает решение приставить к Элизабет медсестру Альму, которой поручено выполнять роль сиделки. Вскоре главный врач больницы, решив, что пребывание в закрытом помещении все равно не поможет, а вот смена обстановки вполне может сыграть свою роль, предлагает Элизабет отправиться с Альмой в ее летний домик на берегу моря. Женщины принимают предложение и остаются наедине друг с другом. Молчание Элизабет удивляет и завораживает Альму - однажды перебрав алкоголя она даже рассказывает известной актрисе о своих интимных секретах. Но такой женский рай, когда одна может поведать другой о чем угодно, а та и слова в ответ не скажет, заканчивается, когда Альма отправляется в город, чтобы отвезти корреспонденцию. Сидя в машине, она замечает, что конверт письма, написанного Элизабет главному врачу больницы, не заклеен, и Альма из любопытства решает прочесть, о чем же пишет ее пациентка. Содержание письма совершенно не вызывает у нее никакой радости, а напротив приводит в состояние шока и полной растерянности... 'Персону' можно толковать по разному, выстраивая все новые и новые теории и объяснения тем или иным сюжетным поворотам. Фильм этот, как странная геометрическая фигура, которая выглядит совершенно неоднозначно, и новый угол зрения дарит новые открытия. Молчащая Элизабет - 'персона', маска, хладнокровная, жестокая, фригидная и почти полностью лишенная каких-либо эмоций. Альма уже именем маркируется, что она и есть душа (alma - душа в испанском языке, не отвечаю за другие). Она своенравная, неустойчивая в проявлении своих эмоций, стремящаяся и готовая к любви, к чувствам вообще. Интересно, что единственное слово, ради которого Элизабет Фоглер нарушает свое молчание - это слово 'ничего'. К тому моменту Альма уже подавлена, психологически изуродована, потому способна ответить только согласием в том, что в этом и есть выход. Таким образом, Элизабет и Альма, по такому толкованию, это один и тот же человек. Сцена, в которой муж Элизабет принимает Альму за свою жену, часто объясняется тем, что Альма - это как бы некое почти идеальное воплощение Элизабет. Но почему бы не рассмотреть теорию, что не Элизабет, а Альма тот самый человек, который существовал изначально. Именно поэтому Альма рассказывает молчащей актрисе о желании Элизабет убить собственного ребенка, потому что это было желание Альмы. Холодная, ледяная Элизабет - этакое альтер-эго, которое в результате определенных обстоятельств взяло верх и вытеснило строптивую Альму, заменив ее маской. Но это все снова же только теория. Интересным еще является и взгляд на искусство, возможно воплощенное в образе Элизабет Фоглер. Искусство впитывает в себя все то лучшее, что есть в жизни. Но в силу некоторых причин, иногда живое становится в искусстве совершенно бездушным, ледяным, призрачным. Мне представляется сомнительным, что Бергман снимал 'Персону' для того, чтобы разоблачить искусство в его безжалостности, а скорее все-таки для того, чтобы показать схватку между маской и душой, которая пытается прорваться и рассказать всю правду, какой бы страшной она не оказалась. А дальше уж каждому делать свой вывод. 10 из 10 (шедевр!)
'Киргегард узнал о грехе и научился видеть грех там, где на него указывает Писание... Противоположное понятие греху – и это ему открыл Абсурд – есть вера. И это то, что труднее всего воспринять нам в экзистенциальной философии Киргегарда, что он сам труднее всего воспринимал. Оттого он и говорил, что вера есть безумная борьба человека за возможное...' Лев Шестов. Киргегард и экзистенциальная философия. '...нет...' Ингмар Бергман. Персона. Я не думаю, что имеет смысл заботиться о полезности этой рецензии. С такими фильмами обычно разбираются самостоятельно, а Другой Зритель - фон, новый нюанс к уже принятому решению. Но если кратко, я бы сказал, что Бергман здесь бесподобно подражает жизни: в том смысле, что в каждый момент история выглядит по-своему цельной, то есть уже возбуждает интерпретацию. Постепенно история развивается, и одни интерпретации неотвратимо умирают, а другие обретают жизнь, но по сути ничего не меняется. Это головоломка с перетекающими, но неизменно интригующими условиями. Есть движение. Его можно оборвать в любой момент, и все же оно есть... Если сравнивать с «Седьмой печатью», или с «Земляничной поляной», я, кажется, понимаю, почему Бергман ценил этот фильм выше, почему считал, что достиг здесь предела. У меня не слишком большой опыт в таком кино, (потому-то так хочется поймать, овладеть какими-то зрительскими впечатлениями через осадок слов, чтобы они не рассеялись дымом), но смысловая бездна, чувство бесконечности, подаваемой косвенно и отрешенно и потому лишь отрицательной и предчувствуемой, напомнило мне один лишь «Сталкер» Тарковского. И все же это сходство есть сходство подлинных противоположностей. Если «Сталкер» передает чувство духовной чистоты, то здесь мы знакомимся с переживаемой не-чистотой. Человеческое в «Персоне» все время уже непоправимо потеряно. Оно неминуемо, но не потому, что неизбежно грубое наименование убьет хрупкую связь (как это было с Зоной), а потому, что связь разрушена, именовать нечего. И Тарковский, и Бергман пронизывают чувством «нет», но у первого это «нет» предупреждающего пальца у губ, у второго – «нет» сочувствующего покачивания усталой головой. Трепетная полнота, которой захлебывается праведный Тарковский, здесь отрицается грешной пустотой на месте обреченного духовного поиска. Зыбкость Зоны покоится на чем-то реальном, здесь же нет надежды на опору для зыбкости – все, что есть, все и отрицается, все лишь фильм, все очередная роль, все дым, 'каждый жест - обман, каждая улыбка - гримаса'. В какой-то момент зрителю подкидывают лицо – и с ним простое и банальное объяснение истории, которое объединяет разные части мозаики. Оно проливает понимание и на ту странную, не только духовную, но и не только плотскую нежность между героинями; и на поразительное поведение запутавшегося в женах мужа; и на откровенно неестественное, воинственно-метафизическое противопоставление «персон». С одной стороны: покой/отрешенность от страстей/любовь? – молчание/нежность/постоянство – Добро? С другой: смятение/ вогнанность в болото страстей/скука? – исповедь/сумятица/ревущая неудовлетворенность – Зло? И если первое – маска, а второе – душа, тем сильнее должна бы выстрелить недооцененная кантовская мысль, что Добро не сваливается с неба, не обнаруживается «в душе» по мановению волшебной палочки. Скорее оно - тяжелая и творческая работа, во многом подобная работе актера (и тут вспоминаем «Седьмую печать», и кто там спасся). Но Кант - очередная вера, очередное этическое, а от всего этого Бергман на всякий случай бежит. У него все фильм. «Конструктор можно собрать как угодно» - эта фраза лишь наполовину ложна, ведь что бы я ни сказал, это уже не будет тем «нет» в его конкретности, которое нам показали. Бергман терпелив как змея и не дает ясных мне ответов. Он предпочитает пассивно реконструировать лабиринт вопрошания, который неизбежно достроит каждый из неудовлетворенных блужданием зрителей. Ему легко молчать, ведь «нет» - короткое слово, да и лучшей защиты от критики еще не придумано. Но если он думает, что такой уловкой сойдет за молчащее Добро, то жестоко заблуждается. Ведь свет светит, а не просто трагически муссирует порок и явленность незнания. Есть что-то соблазнительное и безнадежно испорченное в этом эгоизме поиска без искомого. Углубляясь в природу греха и доблестно отказываясь от слишком давно покинутого света, Персона оставляет себе лишь мучительную потребность в незаконной вере, что грех действительно существует. Иными словами, неутолимую и циничную жажду этического диалога… в котором ничего бы не утверждалось. В конечном счете, ее история оказывается снятой для одного лишь удовольствия. Разгадывать безмерно интересно, но от послевкусия тошнит.
Без введения... На «Персону» я набрёл почти что случайно, и столкнулся вот с каким удивительным парадоксом. Написать можно много, и впечатления-то после просмотра остались. А вот введения нет. И не будет его. Но и молчать после просмотра такого кино не хочется ну никак, а потому – обо всё и по порядку. Элизабет Фоглер – молодая и преуспевающая, узнаваемая в кругу почитателей актриса театра по собственной воле отказывается идти на контакт с окружающими. Безмолвствовавшая на протяжении нескольких месяцев женщина заточает себя в психиатрическую лечебницу, где, однако, психических или волевых отклонений доктора у неё обнаружить не в силах. Для оказания мнимой пациентке посильной душеспасительной помощи и наблюдения за общим её состоянием к женщине приставляется вдохновлённая жизнью и юностью молодая медсестра Альма. Вдвоём девушки отправляются в уединённую обитель на побережье, постепенно между ними устанавливаются весьма доверительные отношения, но и тогда Элизабет не обнажает перед подругой души, сокрытой от неё покровом молчания... Слово и язык как совокупность объединённых по смыслу знаков есть инструмент для отображения своего восприятия мира. Молчание Элизабет представляет собой словно бы нарочитый отказ от интерпретации внешних событий, условий, диктуемых внешне. Отказ, обусловленный, прежде всего, смятением актрисы, погрязшей в веренице собственных, всамделишных социальных ролей. Актрисы, обеззвученной клейким, удушливым страхом перед отсутствием правильной, естественной своей реакции со стороны окружения. Альма исповедуется перед подругой снова и снова, вновь и вновь щеголяет детскими, по сути, амбициями и такими же по-детски непосредственными прегрешениями буйно расцветающей юности. Полюбившая Элизабет девушка привязывается к ней словно бы к мудрой матери, к своей покровительнице. Имеющая опыт актриса внимает в себя от неё всё самое сокровенное, обнадёживает в ответ полным симпатии взглядом и всегда безупречно уместной ровной улыбкой. Видавшая в своей жизни многие виды госпожа Фоглер становится своеобразным психологом для своей опекунши, предназначавшейся первоначально для собственного выздоровления женщины. Опасаясь раствориться в обилии условностей и окончательно растерять чувство самости, Элизабет, однако, «запирается» в себе только внешне. Так в ночной темноте женщина своим добрым словом проявляет заботу о юной подруге, задремавшей в неположенном для этого месте. В следующий раз актриса вскрикивает от страха перед кипящей водой. На первых минутах картины, наблюдая щемящие изображения страданий обыкновенных, ни в чём не повинных людей, Элизабет также искажает своё лицо гримасой судорожной и пронзительной боли. Наконец, актриса пытается одолеть внутреннюю, изначально присущую женщине любовь к нежеланному сыну. На примере заботы Элизабет о подруге можно пронаблюдать, что любовь и забота как таковые не нуждаются в интерпретации – исходят из внутреннего мироощущения человека и образуют его, выступая императивом по отношению ко всей внешней деятельности. Тем контрастней реализация императивного переживания смотрится на фоне молчания актрисы – отказа от воплощения переживаний атрибутивных. Но является ли молчание способом полного отказа от интерпретации? Ведь и в этом ситуации каждый знак – лишь принципиальное не то в своей новой форме, молчание – лишь знак, но вовсе не отрицание знака – лишь новая социальная роль, инстинктивно защищающая женщину от новых интерпретаций, новых сложносочинённых коллизий с реальностью. Снова и снова ночами сменяются дни, а на улицы высыпают всё новые, одинаковые Элизабет Фоглер, живущие в страхе обжигающего плоть кипятка, фрикционной безработицы и прогорклого, роняющего ниц одиночества, которое не обмануть в том числе и молчанием. И одиночества. Одиночества. По промозглым пражским переулкам ютятся они, не находят покоя ни под небом парижского гетто, ни в удушливой затхлости московской подземки. Является ли молчание выходом? Железобетонные ухмылки вкупе с пенопластовой вежливостью рано или поздно воздействуют только лишь на привязанную к Элизабет наивную Альму. В действительности, «Персона» - кино очень болезненное. Часть зрителей отпугнёт диковатая завязка в духе Дали и его «Андалузского пса», часть отшатнётся от странновато поданной формы – на всякий случай, как минимум. Да и самому мне созерцать молодецкий сюрреализм на протяжение часа с лишним уж никак не хотелось. Однако, не переключайтесь, пожалуйста и, возможно, оно всё-таки одолеет. Дело в том, что и пресловутая диковатая форма, и необычные ракурсы, которыми периодически поигрывает оператор, работают здесь вовсе не на атмосферу, столь мной почитаемую до недавнего времени. Каждый кадр выдержанной от начала и до конца стилистики фильма работает исключительно на содержание и такое, я думаю, на экране можно увидеть нечасто. В отличие от множества современных работ, исполненных напускной и кичливой «странности», обеспечивающей право называться высоколобым «арт-хаусом для посвящённых ценителей», фильм Бергмана за такими вот лаврами гнаться не думал. Он просто есть и он самобытный, построенный на, порой, на мельчайших деталях, которые интуитивно понятны для каждого. Для каждого, кто в доверенных отношениях с близкими духовно людьми хоть раз в отчаянии отбрасывал от себя очки розовые, с отвращением заменяя их солнцезащитными, которые лишь пуще словно бы искажают пейзаж. Не подозревая, что следом полетят и они. Ведь любовь прекращается даже не там, где начинается моментальная ненависть, до которой, согласно пословице, рукою подать, бурлящие склоки которой - зачастую лишь новый виток своеобразной межличностной откровенности, отношениям необходимой. Прекращается там, где вред, причиняемый близкому человеку, даже и не наносится новоявленным его «ненавистником». Но лукаво он причиняется внешней средой и наблюдается он беспристрастно. Такие грани до боли, слишком человеческой психологии Бергман демонстрирует единственным кадром. Обстановка же работает не на стилистику и атмосферу, но на восприятие и лишь на него. Сложно сказать, была бы «Персона» собой без игры великолепной Лив Ульман и Биби Андерссон на главных ролях. Играют глазами и делают это всё с той же болезненностью, сливаясь всё пуще по мере кульминации фильма, но обостряя при этом своё изначальное, тоскливое одиночество. Возможность передать его остроту переоценить действительно сложно, да и любое дальнейшее описание здесь будет излишним – хотя бы ради актёрской игры кино Бергмана стоит увидеть. Умиротворённый прибой наплывами ласкает прибрежную гальку, но совершенно беззвучно. Над горизонтом ненавязчиво и тоскливо причитает о чём-то Бах, но и об этом можно лишь только догадываться. Подозрение всегда утомляет, даже и не Элизабет Фоглер. Где заканчивается слабая, искренне лгущая личность и начинается персона – отточенная социальная роль, щеголяющая картонной любезностью? Не давая очевидных ответов, Бергман заставляет задуматься, а, значит, и время, на просмотр потраченное, объективно не потрачено зря. В свете моих предыдущих рецензии «Персона» заслуживала бы и оценки и выше отведённого ей максимального балла, но за неимением таковой – просто: 10 из 10
Вот парадокс, есть фильмы к которым нужно приложить изрядную долю труда, чтобы понять и осознать или хотя бы досмотреть. Но терпеливого ждёт награда - трудное кино делает сложные вещи простыми. Сложный клубок переживаний разматывается не спеша, он дает возможность разобраться человеку самому. Личный опыт - невозможно передать, как бы не хотелось особо патриархальным особям. Наше спасение - это искусство. Оно берет наш опыт и трансформирует в эстетическую загадку. Решение - это путь. Творец - это проводник и помощник. Истина - награда. Прикоснуться к вечным вещам - это бесценно. Попробуйте! “Персона” Бергмана как раз об этом. Это искусство в чистом виде. Бергман вскрывает сложное - знаменитая актриса мадам Фоглер внезапно замолкает прямо во время спектакля и с тех пор перестает разговаривать со всеми. Она ощущает фальшивость и бессмысленность своего существования. Молчание - это символ иссякания и опустошения. Молчание - это непробиваемый бронежилет, это способ, если не восстановить силы, то хотя бы остановить падение. Каждый раз, одевая юнгианскую маску, мы должны помнить, что мы можем “потратиться” или просто исчезнуть. С актрисой Фоглер все сложнее - она не превратилась в пустышку. Из-за высокого уровня интеллекта она копила в себе противоречия. Бергман мастерски подошел к этому вопросу - он делит её внешнее и внутреннее. На экране появляется медсестра. Медсестра - это помощь внутреннему я, это защита от внешних воздействий мира. Как она сама сообщает, она обычно слушает других людей. Человеку вообще важно найти жилетку, сделать реальными свои переживания … и обычно человек находит нечто подобное вне себя - мамы, папы, друзья, мужья, жены. Актрисе Фоглер повезло меньше - она говорит сама с собой. Фильм “персона” это практически монолог медсестры - это рефлексия внешнего внутренним. Медсестра - поверхностна, у неё нет мужа и детей. К отношениям она относится спокойно безрассудно. Как вам история о сексе на пляже? Неплохо для 1966 года? Муж актрисы видит также только её внешнюю “я”, он не замечает её внутреннюю “я” и её проблемы. Хотя любит его именно актриса Фоглер в своей сути. Муж слеп и взывает к медсестре мол у тебя же есть сын, у тебя есть долг перед ним. Отношения к ребенку вообще противоречивы. Персона делает аборт, у актрисы же есть ребенок, она знает о нем и грустит, когда смотрит на фото. Это метафора нежелательного ребенка, ребенка рожденного по совету случайного поклонника, чтобы быть идеальной по мнению общества женщиной или по крайней мере не хуже, чем другие. В момент честного диалога с собой, все “я” актрисы сливаются в общую самость. Но это мимолетное решение - не так просто изменить то, что создавалось годами.
Очередной непознанный и неразгаданный шедевр от шведского режиссёра. Ингмар Бергман выносит на суд историю женщины-актрисы, которая в одно мгновенье, как воды в рот набрала и перестала разговаривать. Нет, она не онемела в физическом смысле. Тут другое. Что же ? С первых тактов этой психологической симфонии, мы разумеется не узнаем, что не так с нашей известной и признанной актрисой. Бергман, как опытный поводырь и врачеватель душ человеческих, проведёт нас по всем тёмным улочкам и лабиринтам человеческого сознания и сущности. И даже после такого отнюдь не радостного путешествия, останутся вопросы. Она на съёмках. Зал пока не рукоплещет. Но ей не привыкать. Вдруг, что-то внутри обрывается и её помещают в клинику. Состояние не смертельное, но крайне тяжёлое. Она безучастна ко всему. Даже овощ тянется к свету, а эта красивая и симпатичная актриса, как будто умерла душой. Как встряхнуть ? Как взбодрить ? Как вывести её из этого состояния ? Никто ведь не знает истинных причин такой апатии и безмолвия. И главная докторша, не будь дурой, препоручает нашу больную с виду простоватой медсестре. С выводами о её простоте спешить не стоит. Как мы в дальнейшем увидим, эта интересная особа вполне начитана и эрудирована. Да ещё и скромняга между прочим. Не знаю, как у тех, которые видели это кино, а мне удалось погрузиться достаточно глубоко в эти дебри. Когда две женщины отправляются в путешествии и остаются один на один с природой, фильм приобретает более чёткий оттенок. Крен в сторону драматизма. Оно и понятно. Задача выяснить причины и попытаться помочь. Конечно многое прояснится, особенно если внимательно смотреть фильм сначала. Там уже будет некая разгадка. И тем не менее... Две женщины на берегу. Две женщины в домике. Одна молчит. Другая говорит. Исповедуется перед больной. А на кой ? Да потому что увидела в человека с большой буквы, родственную душу. И снова с выводами нельзя спешить. Как знать, что там она про тебя думает. И то самое пресловутое письмо, многое проливает на свет божий. Да, не поторопилась ты милая, открывать душу ? Мой вопрос к медсестре ? Биби Андерсен в роли медсестры просто молния. Не люблю я короткостриженных дам и девушек, но эта актриса сумела меня пленить. Мастерски, на тоненького, излучая аромат женственности и сексуальности, она словно добрая волшебница ведёт своя партию. Безусловно симпатии на стороне её героини, нежели на стороне героини Лив Ульман. А ведь мы ещё до конца не выяснили всю правду, всю подноготную о ледяном молчании. Временами героиня Ульман будет улыбаться. А когда дело дойдёт до кипятка. А впрочем... В любом случает, это кино не на один раз. Думаю я обязательно к нему вернусь, чтобы как следует напрячь мозги и увидеть доселе скрытые мотивы и сентенции. Но даже без ответов, кино завораживает своим психологизмом и глубиной. Смотреть и ещё раз смотреть. И учится делать правильные выводы. Извлекать нужное из работы над собственными ошибками и ошибками других, чтобы не допустить их в дальнейшем. 10 из 10
Можно воспринять этот фильм, как драму актрисы Элизабет, которая вдруг, без видимых причин перестала разговаривать. Никаких повреждений речевых центров головного мозга, никакого истерического мутизма, никакой кататонической шизофрении – просто взяла и вполне сознательно замолчала. Не произносила ни слова, несмотря на усилия врачей в больнице. В этом виде её застала сестра милосердия Альма. Когда потребность молчать встречается с потребностью слушать, то можно ожидать плодотворной дружбы. Наверное, Альму в жизни никто так не слушал. Теперь она могла болтать часами, без умолку. Ведь когда ты видишь, что тебя слушают, значит, ты интересен, и ты может быть уверен, что тебя понимают. Но откуда такая уверенность? Быть может, это всего лишь твои проекции на идеальную белизну экрана? Стоит «экрану» перестать быть таким чистым - и ты уже в гневе оттого, что тот не оправдал ожиданий. Бергман заставляет зрителя включиться в игру, понять самому, что происходит с Элизабет? Врач-психиатр и сестра Альма уже изложили нам свои версии психологических мотивов молчания – в одном они едины: это лучший способ избежать лжи, не быть неискренним, особенно в той ситуации, когда правда слишком страшна, чтобы открыть её, прежде всего, себе самой. Можно и дальше наслаждаться тонким психологизмом отношений онемевшей актрисы и её экспрессивной компаньонши, но автор постоянно толкает нас, заставляя заметить в искажениях, дефектах пленки второй слой. Личина или, как Карл Юнг называл её, Персона – та маска, которую мы носим в обществе и не снимаем подчас до самой смерти, прекрасно скрывает нашу Тень. Большинство из нас настолько срослись с Персоной, что уверены, будто это и есть их Я, то есть центральная фигура их личности. Фронтальное столкновение с потайными сторонами души, как у героини фильма приводит к внутриличностному конфликту – Персона, только что жаждущая дружбы и любви может разозлиться на Тень, а та, в ответ может лишь покусать «владелицу». И в итоге – вечное желание цивилизованного человека подчинить свою Тень, свои тайные желания, так называемые порочные мысли и помыслы. И вечен вопрос, что считать истинным Лицом человека: подавленную Тень или Персону -победительницу, обладающую силой воли? Ответ за каждым из нас. Потому что маленький мальчик – возможное alter ego Бергмана, ребенок, не научившийся врать, видит это Лицо весьма размытым. 10 из 10
Фильм захватывает внимание. А как иначе при таких монологах, такой актерской игре? Но линия повествования, его логика местами сбивчивы, преднамеренно «заиграны» - это даёт нам почву для воображения и поиска собственных смыслов. Сам Бергман считал этот фильм главным и важнейшим своим произведением. Относясь с глубоким уважением к шведскому режиссеру, я с первых минут просмотра задавался вопросом: «Что же ты хочешь мне сказать, большой художник, тонкий философ?» И я нашёл для себя, точнее увидел субъективный ключ к понимаю картины – призму, через которою открылось это киновысказывание. Так в чём же оно заключается? После показа, во время обсуждения высказывалось множество мнений, наиболее популярные из них: фильм о конфликте личности и социума, фильм о внутреннем конфликте собственной самости и оболочки, о проблематике материнства и психологии отношений. Полагаю, что все эти мотивы имеют место быть, поскольку хороший роман, как и кинодрама многослойны и потому питательны для всех. Я же увидел другую начинку, которая пропитывает в «Персоне» все вышесказанные и прочие слои – духовная составляющая. Психология, конфликты – да… но лучший фильм режиссера, который вытащил его из кризиса… Может, я слишком субъективен, но для меня «Персона» - это ещё и принятие Бергманом себя, через взгляд на Бога. Вот масштаб достойный главной картины художника, что может быть важнее? А что же нам в картине указывает на такие выводы? Ну, во-первых, те самые фотографии и видеовставки, которые нам показались на обсуждении необъяснимыми, бессвязными и не логичными. Немного даже наивно с нашей стороны думать, что Бергман вставил их просто так или чтобы не дать зрителю уснуть. Воспринимая картину через призму молитвенного монолога, фильма исповеди содержимое фотографий и видеовставок становится связанным и логичным. На каждой вставке изображена жертвенность по религиозным мотивам. Обратите внимание: несколько раз появляется кадр с распятием – не иначе как христианство. И агнец закланный – тот же сюжет. Далее: еврейское гетто, ведомые на расстрел – убиение по причине их религиозной принадлежности и, наконец, ещё один акт жертвенности – тибетские монахи, сжигающие себя в знак протеста против китайских властей. Приношение себя в жертву по причине веры, за веру. С этим разобрались, а теперь самое интересное, на мой взгляд – кто такие эти главные героини по отношению друг к другу? По моей версии: Элизабет, это Бог, Божественное присутствие, а Альма – это человек, живая душа. Бог прибывает с человеком, он заботится о нём: Элизабет заботливо поглаживает Альму по голове, когда та исповедуется ей во всех тяжких грехах, подобно грешник перед Богом. «Я сказала тебе то, что никому не рассказывала» - говорит Альма. Так чаще всего бывает и у нас в молитвах. Элизабет делает массаж Альме, дарит ей очки, учит курить – всячески заботится о ней, созидает мир в её душе, не произнося ни слова, но лишь присутствуя в её жизни. Что происходит дальше? Элизабет молчит, но Альме уже этого не достаточно, она хочет слышать ответы на свои молитвы. Она требует диалога, а когда не дожидается, то злится, как обиженный человек на «молчание» Божье, хотя Он вовсе не молчит. Лив Ульман настолько выразительна, что только в конце фильма я осознал, что по форме своей весь фильм – это моноспектакль, но по факту – диалог, ибо молчание Божье позволяет рассмотреть себя, как в зеркале. Что и происходит с героиней Биби Андерсон в прямом и переносном смысле. А сцена, когда Элизабет приходит в спальну к Альме – подобно явлению Ангела. Альма обижается на Элизабет после прочтения писем. А ведь интересно, что так же сегодня по религиозной традиции общается с нами Создатель. Мы молимся, а получаем ответ в Его Слове, письмах Апостолов. Элизабет пишет без злости, с любовью о том, что её забавляет беспокойство Альмы о суетных и ничего уже не значащих вещах. И это правда – которую Альма не в силах принять, ей кажется, что «подруга» смеётся над ней и проще обидеться на неё, чем принять правду о себе, посмотреть объективно в зеркало жизни, поменять отношение к ней... Вот ещё одна причина, по которой Бергман мне намекает на христианскую призму восприятия: Альма в сердцах произносит в адрес Элизабет: «Ты же актриса, я думала, что твоя сущность – служить другим, жертвовать собой ради других!» Опять же мессианские мотивы. Тема ребёнка в кино. «И отдал Сына Своего Единородного…» Т. е. Бог Отец пожертвовал Сыном, Элизабет также готова была пожертвовать Сыном, чтобы быть актрисой – служить другим. Хоть и мотивы у них разные. Я лишь указываю на те штрихи, которые для меня сложились в некоторое высказывание, поиск духовных смыслов в картине самим режиссёром или мной. Ну, и наконец, Слово. Значение «слова» очень велико в Евангельской традиции. Второе имя Христа - Бог Слово, как и Его послание названо «Словом». «И стало Слово плотью и обитало с нами» – пишет апостол Иоанн. Может ещё и поэтому Элизабет молчит. Потому что Слово – это слишком много. И когда Христа (Бога Слово) вели на распятие, пророк Исаия описывает это следующим образом: «Он истязаем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих». Может этот фильм был личной Голгофой или крестным путём самого Ингмара Бергмана, в работе над которым он дошёл до самого распятия – принятия себя и Бога, а затем воскрес на третий день, условно говоря. Не даром нам повторяется кадр распятой ладони без лица и принадлежности. Это может быть ладонь Бергмана, ладонь зрителя, каждого, кто на том же пути. Бергман утверждал, что этот фильм воскресил его к жизни. А принятие или непринятие Бога Бергманом, мне кажется, длилось всю жизнь и, так как и в других картинах этот мотив ощущается. Недаром в «Персоне» героини сливаются в какой-то момент. Может, это было образом принятия Божественного, через осознание себя и своей потребности в Нём. Как и Альма, побыв какое-то время с Элизабет, уже не может без неё и бежит за ней по каменистому берегу. Самая чудесная фраза в фильме – это слова Альмы (примерно): «Вот бы я была тобой, а ты мной! Но у тебя душа больше моей и если бы ты стала мной, то твоя душа всё равно бы выпирала ото всюду!» Подобно, как Бог выпирает отовсюду из того, кто обрёл для себя мир в отношениях с Ним.)
Бесспорно культовый фильм шведского классика Ингмара Бергмана, настоящий праздник для эстетов и поклонников чистейшего артхауса, а это один из лучших представителей, очень многослойная лента, один из тех фильмов, которые нужно смотреть как минимум дважды что бы понять все до конца, я правда смотрел только один раз, но еще раз пересмотреть я себя вряд ли заставлю. Очень сильная актерская игра обеих актрис Бибби Андерссон и Лив Ульман. Запомнилась интересная фишка ближе к концу, когда один и тот же диалог повторяется, но с разных ракурсов, перед тем самым символичным объединением. Вообще очень много классных монтажных приемов, вообще технически все сделано просто и доступно, но в тоже время очень качественно. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что в этом фильме, нет ни единого кадра, который не наполнен смыслом или символизмом, что фильм очень тонкий и достоин высшего балла, но каюсь, мне было не много скучно и до конца я досмотрел с трудом, не смотря на такой сравнительно маленький хронометраж. 8 из 10
'Персона' - один из самых странных фильмов Бергмана. И наряду с 'Часом волка' мой самый любимый. Именно в этих двух картинах скандинавский мастер ушел целиком с головой в самое темное 'человеческое' и вспорол кинематографическое нутро. 'Персона' - фильм совершенный, причем совершенный во всем. Контрастное ч/б, идеальный кадр (аскетичный и строгий), музыка и монтаж - на высоте. Казалось бы - 'Персона' хорош даже как-то чересчур. ТАК, что может даже и не хорош. Монологи героинь отточены и звучат словно «под метрономом». Биби Андерсон - прекрасна, Лив Ульман - прекрасна. То, что внутри - ужасно. Это 'внутри' хочется порвать, разрезать, располосовать - как то и сделал в середине фильма Бергман... 'Персона' - начинается с нарезки какого-то дикого сюра в бунюэлевском стиле, но в этой 'нарезке' кажется больше смысла, чем во всех фильмах Финчера вместе взятых... Лампа кинопроектора (в прямом смысле) зажигается и после череды беспорядочных 'вывертов маэстро' кино подхватывает историю актрисы Элизабет, которая замолчала во время одного из своих спектаклей и не сказала больше ни слова. Элизабет доставляют в больницу, где за ней начинает присматривать молодая медсестра Альма. Женщины сближаются между собой. Позже они едут за город... 'Персону' можно образно разделить на две части: первую - очень спокойную ('бергмановскую') и вторую - странную, жесткую, в духе дядюшки Линча. На стыке этих двух частей Бергман, умело совладав с надвигающимся «потоком истерии», просто порвал пленку. Опять набор странных кадров и вот уже перед нами совсем другие Элизабет и Альма. Особенно четко это проявляется в сцене их финальной встречи. Мне кажется, весь фильм это попытка Элизабет разобраться в себе. Т. е. по факту это одна женщина - ее тело и душа. Последние сцены вообще воспринимаются как предсмертная агония этой женщины. 'Персона' - это медленно заснятый на пленку процесс умирания тела и души мифического сингулярного персонажа. Финал можно трактовать по-разному, в том числе и как смерть героини. Тело обескровлено, душа-Альма покинула дом, маска сброшена, кадры путаются, проектор потухает... Тело умерло, кино умерло... 'Персона' дает простор для мысли. 'Персона' - самое кинематографичное из всего того, что я видел. 'Персона' - самый идеальный по форме и содержанию фильм Бергмана. 'Персона' - ломает, стирает, срывает, рушит... душу, сознание, кинематограф... 10 из 10
Эта картина по праву считается венцом творения именитого шведского постановщика Ингмара Бергмана. Здесь он в полной мере продемонстрировал доселе невиданный киноязык, удивив высоким внутренним содержанием произведения, умело сочетая реалистичность и иллюзорность окружающего мира в изображении двойственности человеческой натуры, и непрекращающимся отрывом сознания от устоявшихся общественных, моралистических и духовных устоев мироздания. Биби Андерссон и Лив Ульман гениально ретранслировали высоко образные идеи режиссёра и вывели их на широкоформатный кинематографический уровень, продемонстрировав верх актёрского мастерства, разрывающий на мелкие частицы тонкое понимание комплексного человеческого естества. И в действительности трудно понять, был ли это один и тот же человек, раздвоенный на части чувственного и рационалистического, молчаливого и безмолвного, творческого и бытового, или же люди настолько схожи друг с другом, что в определённые моменты жизни они, помещая себя в сжато-скованные рамки, без труда растворяются в оппоненте, образуя новую личность, истинно выводящую всё хорошее и плохое наружу. 'Персона' - шедевр мирового кинематографа, навсегда остающийся ответом на животрепещущие вопросы человеческого начала, при этом никогда не выставляющий его на показ.
Притягательная «Персона» одна из главных экзистенциальных кино-загадок (если не главная) двадцатого столетия, и уже полвека многие трактует её по-разному. И это касается не только того, что достичь до её глубин немного проблематично. Это касается того, что само творение довольно многослойное, и его трудно проанализировать по-простому, или же разобрать её составные как это можно было бы сделать. Ведь перед твоими глазами раскрывается целая вселенная Бергмана, с его виденьем на искусство, любовь, дружбу, на само бытие, и на устройство человеческой психики. Короткая картина в восемьдесят минут играет с тобой в игру, где ты не станешь победителем и не доберёшься до самой сердцевины, но точно уверен от увиденного ты будешь околдован, и будешь шокирован происходящим. Это тот самый случай, когда тебе покажется, будто сама история проста, и все беды из-за того, что героям просто нужно излить свою душу, всего лишь поговорить…Разумеется, вполне очевидно, такое творение расскажет зрителю многое, чего он даже боялся услышать, а главное ощутить. Ведь тот маленький мальчик в очках подымающий руки к экрану, наверное, и есть он сам, а на экране на него смотрит персона, состоящая из двух разных лиц, образующая воедино само понятие о душе человека. Душа, которая хочет выпрямится и снять маску с себя. Спасибо за внимание, смотрите кино.
Игра и обман; ты пытаешься понять и поверить, но не можешь. Какие же театральные монологи! Какие 'влобешные' киношные приемы! Сначала мне казалось, что Ингмар Бергман хочет заставить меня в это все поверить. Во внутренний конфликт Элизабет, в несоответствие ее ощущения себя с мнением о себе окружающих, в наивную до глупости натуру Альмы. Но весь фильм пронизан атмосферой 'ненастоящести', при всей тяжести проблем, поднятых здесь. Создается сильное чувство несоответствия, неприятный осадок. Элизабет. Актриса. Она вдруг замолчала, и можно сослаться на то, что она поняла, как глупо лгать и притворяться. Но это ведь всё ещё игра. Иначе, раз ей уже настолько всё безразлично, зачем яростно выключать радио? Она пристально наблюдает за тем, какую реакцию произведут ее действия и мимика. Ведь вокруг нее люди. Да, те самые, которые считают ее бог весть чем, хвалят, льстят. И она этим вполне довольна. Она тренирует свое мастерство, даже, возможно, не осознавая этого: забившись в угол, она корчит гримасы ужаса от вида горящего человека, грустит над черно-белой фотографией мальчика, умиляется сама на себя, обнимая Альму. И уже в ее письме к врачу можно разглядеть, что она не бежит от обмана - она вся и есть обман. Или она так жестоко чему-то хочет научить свою поклонницу? Альма. Медсестра прикрывающаяся самообманом. Хорошая работа, удачный брак, дети. В действительности же мы имеем иную картину происходящего. Ее главное отличие от Элизабет в том, что для нее важно во всем разобраться и понять, почему так жестоко обошлись с ее чувствами. Иногда мне было страшно - что она выкинет? Ей как будто удалось понять актрису, побывать в ее шкуре (эпизод с мужем Элизабет). Разбираясь в ней, она разбиралась в себе. Сцена с ребенком в обстановке, похожей на морг тоже не лишняя и не случайная. Детальная проработка и при этом отсутствие банальности и однозначности. 'Персона' оставила во мне отпечаток, который до сих пор не принял ясные очертания. Тяжелое, но очень богатое на впечатления кино.
Фильм начинается с психоделически перемежающихся кадров разной степени смысловой нагрузки, с небольшой такой «пасхалкой» в виде «грибочка», (без которого, видимо, было не обойтись), отчего почему-то сразу с картины «слетает» тот самый «налёт» высоких критических оценок. Впрочем, это не умаляет достоинств самой картины. Начало чётко стирает границу между наблюдателем и наблюдаемым, как можно глубже погружает во внутренний душевный мир главной героини, актрисы Элизабет Фоглер, которая, казалось бы, на первый взгляд успешна и в карьере и в семье, внезапно перестаёт говорить. Образ одинокого мальчика в белой комнате на кушетке под простынёй, который обращает свою тонкую, худую длань к размытому на стене женскому образу – это тот самый ключ к тайне произошедшего события, «немой вопрос», который, по идее, должен держать в уме зритель. А иначе, действие не обретёт нужного интереса. До сути же придётся добираться долго – в фильме очень длинная экспозиция, занимающая почти половину хронометража, с классическими проговариваемыми монологами, призванными раскрыть внутреннюю суть немногочисленных персонажей. В этом во всём, к сожалению, отсутствует какое-либо напряжение, представляя набор хорошо поставленных и сыгранных эпизодов. Просто наблюдаем, как две женщины, одна из них актриса, внезапно ставшая молчуньей, а другая - медсестра Альма из психиатрической клиники, где та лежала, проводят время на лечебной поездке на море, медленно подготавливая трагическую развязку. Видимо поэтому, чтобы никто не скучал, режиссёр добавил свою фантазию – медсестра чуть ли не во всех подробностях рассказывает о своих пикантных приключениях на море. А между прочим именно эта сцена станет своего рода катализатором конфликта. Однако, чем ближе кульминация, тем ярче это чёрно-белая картина начинает играть яркими красками. Общая отчуждённость, оторванность от мира, преследовавшая весь фильм, как никогда хорошо играет на создании нужной атмосферы. Чем больше сон вторгается в реальность, чем больше рациональное начинает коррелировать с иррациональным, а правда раскрывает ложь, тем больше созданный образ, маска актрисы начинает разваливаться, тем больше её истинное естество раскрывается всем своим существом, обнажая внутренних демонов, проявляющихся сквозь призму восприятия другого человека, будь то медсестра или зритель по ту сторону экрана. Возможно, начни режиссёр раньше раскрывать самую суть истории (выбрав поприличнее пикантное приключение), фильм был бы более, так сказать, «удобоваримым». Но в этом и заключается парадокс – тогда это был бы, видимо, уже не Ингмар Бергман. Не самый лучший фильм режиссёра, но, безусловно, отлично показывающий механизм работы подсознательной саморефлексии.
Когда я впервые посмотрел этот фильм в 16 лет, я во многом встретил то, что я бы всегда хотел видеть в кинотеатре. Простой в плане подачи монологов, которые хоть и не лишены монотонности, но в целом динамичны и в них отсутствует чересчур большая информативность. Простой фильм и является в том, что он лишен шума, но при этом он достаточно случайный, чтобы не быть сосредоточенным только на случайностях. Прост он и по действиям, в фильме всего пару означающих и одно стремление персонажей на двоих. И да я не буду рассматривать фильм, связывая его с личной биографией режиссера, хоть и не отрицаю такой возможности. А в фильмографии четко прослеживается, как Бергман одним фильмом ставил себе вопросы, а другими на них отвечал. А случайность в фильме и вовсе нужно рассматривать исключительно опираясь на личную биографию режиссера. Повествование начинается с некой театральной актрисы, которая оборачивается и после этого следует молчание. Само оборачивание вспоминается при упоминании мифа об Орфее, который провалив обещание не оборачиваться, теряет последнею возможность вернуть свою возлюбленную. Но это я упоминаю не более как образное наполнение персонажу. Далее в повествование вводиться медсестра, которая и становиться светочем для зрителя, ибо на основе действий сестры Альмы и будут развиваться их взаимоотношения, как пациента и врача. И в целом тут можно было бы обойтись определениями из психоанализа, благо их достаточно, чтобы разобрать около каждый клинический случай в кино. И по этой причине тут более чем актуальны высказывания по поводу приторности или пресловутости фильма, ибо кроме клиники тут почти ничего нет. А фильмы, которые лишены всех наполнителей и структурного повествования, и в этом случае психоанализ делает их, что ли обычными. Для меня это около вызов доказать что истории без опоры на какой-то лор или сюжет могут быть интересными. Тем более если сократить все второстепенные роли и поместить остаток в один линейный коридор. Таких фильмов достаточно, а вот фильмы которые подразумевают хоть сколько-то зрителя мало. Тут и линейность, и понятность диалогов – все есть, хоть и диалоги пикантного характера сложно обсуждать. Да и те вводятся, как способ проявить какие-то искренние желания или настроения персонажа, в нашем случае это что-то вроде одиночества Альмы. Тут даже присутствует закадровый голос, который считается немного неуклюжим способом как-то придать плавность фильму. А еще обычно режиссеры, играя в головоломку, заигрываются ибо забывают о своих целях, а данный фильм хоть и не пытается стать культовым, но говорит об основах. Имеет смысл разжевать переходные действия персоны, которых тут всего три. Первый я озвучил вначале с оборачиванием, как актом невыполнением задачи, а последующее молчание и смех как попыткой спастись. Далее сестра Альма проявляет симпатию к видимому персонажу, вторая поддерживает отчасти такое стремление Альмы и дает ей свое письмо. Это становиться предпосылкой как началу монологов так и последующему скитанию обеих. Тут могу только добавить чем примечательно, то на чем нет акцента. Как то раз зайдя в комнату, которая была закрытая и неизведанная, учитывая что это ваше желаемое, едва ли будет проблема войти в ту же комнату но уже с приоткрытой дверью. Но это не более чем разговоры о простоте фильма и в отсутствии нерабочих сцен. И только лишь на третьем есть акцент. Последний монолог повторяется два раза, и произноситься он одним и тем же персонажем. Это по сути то к чему стремилась героиня. Но прежде озвучить то к чему фильм приходит нужно упомянуть весьма символическую тему в кино – повторения. Сама по себе мысль повторения считается неразумной, ибо уже сказанное и повторенное не имеет смысла в развитии индивидуальности и является деградацией. С другой стороны мы повторяем то что пытаемся переварить, возможно ровно так-же, как и героиня. Повторяя что-то из раза в раз, это как рождение ребенка, возможность стремления к новому. И сам просмотр кино является повторением одного того же, наложением своей проекции на персонажей фильма. Я может плохо все озвучил, но фильм не особо чем то отличается от рядом стоящих, кроме того что фильм не столько о персонажах и о зрителе, сколько о кино. Фильм в целом очень похож на то чем занимается зритель, когда приходит в кино, он собирает себя из каких-то наблюдаемых характеристик, этим же и занимаются персонажи фильма. К тому же все что происходит в этом фильме очень универсально, тут нельзя сказать, что все наблюдаемое в фильме присуще только женщинам или мужчинам. А одновременная аркадность и авторство позволяет как минимум заинтересоваться своими личными вопросами и возможно даже автора. Немного о настроении. Сам фильм является страшным не столько мистической темы персоны, сколько случайностями, которые происходят в фильме, особенно это касается периодических мелькания воспоминаний режиссера. Еще страх вызван лично у меня из-за крупных планов. Если говорить коротко об определении и назначении крупных планов в кино, то они нужны для усиления драмы. Крупный план в персоне скорее сделан чтобы разрушить это, а значит действительность. Я про то, что в фильме идет намешивание времени, и это вызвано не столько монтажом, сколько построением фильма в плане динамики. К чему приходим. Фильм не раз жирно давал подсказки, что происходящее больше походит на общение с самим собой, и в данном способе целью было достижения целостности. Но на экране мы видим, как в одной персоне могут уживаться какие-то две разные характеристики и ответить к чему они пришли сложно. Финал в этом смысле открытый, с одной стороны персоны разложилась на две составляющие и от этого у нас должно быть освобождение, с другой стороны может персоне комфортно в том состоянии молчания, где ей было гораздо лучше. Это ни плюс и не минус, это особенность подобных фильмов, что рассуждаем о основах, но к чему то конкретному приходить не готовы. Да и к тому же где сказано, что фильм должен что-то говорить? Но все же фильм о несоответствии в целом.
Фильм Бегмана может быть воспринят неоднозначно. Здесь я изложу своё субъективное восприятие, которое может не каждому показаться верным. Не легко судить объективно о многогранном шедевре гения. Во главе повествования две героини, две противоположности. Заботливая и открытая медсестра Альма и её подопечная – актриса, замкнувшаяся в себе, Элизабет. Как уже указывали предыдущие рецензенты: Альма – душа, Элизабет – маска. Показывая развитие отношений двух женщин, Бергман показал мучительный приход человека к себе, через слияние с другим человеком. «Персона» даёт возможность зрителям увидеть, что путь к себе чрезвычайно сложен, но обязателен. Не проделав этот путь, проживёшь жизнь зря, оставаясь лишь маской (то есть «ничем»). В начале фильма мы видим искреннюю и взаимную привязанность Альмы к Элизабет. Альме было приятно открыть себя, впервые в жизни выговориться, довериться актрисе. Затем она уж было начинала любить Элизабет всей душой. Но, Элизабет ей так и не открылась (ни ей, ни мужу, ни сыну). Трудно продолжать любить не получая ничего взамен. Сердцу свойственно не только отдавать, но и брать. Получение ответной реакции становится необходимостью, тогда как любовь заполняет целиком. Когда уже переполнен ею, ты ищешь возможность проявить свои чувства, выпустить наружу то, что переполняет изнутри. Однако если объект любви закрывается от тебя и не даёт этой возможности, тебя охватывает отчаянная безысходность. Цветку не дали раскрыться – он гибнет, так и не показав всей своей красоты. Отсюда появление ненависти и отчуждения к некогда любимому человеку. Элизабет не утратила способности сострадать, но утратила способность любить и принимать любовь. Любовь – это редкий и ценный дар, который не каждому даётся. И всё же тот, кому дано быть любимым не всегда способен оценить этот дар. Элизабет закрыла сердце для всех, так как боялась показать своё истинное лицо. В помощь ей маски, фальшивые улыбки, которые всегда наготове, когда требуется смелый шаг – принятие другого человека. Легче быть индифферентным и молчать, чем найти в себе силы любить кого-либо, тогда когда ты всегда был сконцентрирован лишь на себе. В маске бездумного безразличия жить безопаснее, но жизнь ли это? Если не снять маску (защиту) внутри души так и останется пустота. Как же жить, если твоя душа ничего не вмещает в себя? Такая жизнь всегда будет бессмысленна. Боишься любить, значит, боишься жить. Если хочется жить, а не просто существовать, то сердце придётся открыть. Как бы опасно это не было. Может случиться и так, что ты постучишься в закрытую дверь. Это больно. Но, как же иначе? Надо отбросить страх и начать говорить и делать то, что действительно важно. Ведь там, где страх, места нет любви (с). Нет любви = нет жизни. Научитесь принимать любовь и вас примут такими, какие вы есть. Маску же никто и никогда не примет.