Рецензии. Осленок Джулиэн

Sematary • 22 апреля 2018 в 22:14

Прекрасное в ужасном

«Догма 95» — это авангардное кинематографическое движение, принципы которого были описаны в «Dogme 95 manifest» и озвучены весной 1995 года в Париже. Согласно им, режиссеру нельзя в своем творении использовать реквизит, декорации, оптические эффекты, фильтры, отделять музыкальное сопровождение от изображения и прописывать себя в титрах. Нельзя чтобы фильм (обязательно формата 35 мм) был жанровым, содержал мнимые действия, подразумевал другую эпоху или страну. Только ручные камеры, цветное изображение и естественное освещение. Поклялся Хармони Корин и частично нарушил обет целомудрия, да так, что впоследствии получил похвалу от Ларса фон Триера (создателя «Догмы 95») за способность творчески интерпретировать правила. Ведь какая разница, если сама концепция была бережно сохранена? Все внимание было сфокусировано на общей идее и персонажах, а техника и стилистика отошли на задний план. «Ослёнок Джулиэн» был одобрен и стал шестым фильмом в этом направлении. С первых секунд он выдергивает зрителя из своей собственной, куда более комфортной реальности и погружает в чужую отталкивающую повседневность, усаживая напротив чужого телевизора наблюдать за фигуристкой в черном платье, пока вращения под «O mio babbino caro» в рваном и замедленном режиме резко не сменяются смертельной прогулкой по лесу. С танца и трагедии фильм начинается, ими же, но в зеркальном порядке, заканчивается. А между тем зритель пропускает через себя множество специфичных и по-своему любопытных моментов из трех недель жизни неблагополучной семьи, состоящей из эксцентричного вдовца, его престарелой матери и троих достаточно взрослых детей: целеустремленного спортсмена Криса, мечтательной будущей матери Перл и добродушного шизофреника Джулиэна. «Ослёнок Джулиэн» демонстрирует и человеческие пороки, и неверие в честность чужих побед, и старость, когда уже никому по сути нет до тебя дела, и многое другое. Человеческая жизнь в целом словно сравнивается с некоторым подобием танца отца перед телевизором с лекарством в руке, с мечтами о чем-то далеком и высоком, как Эверест. А наступающие сумерки, в то время, пока Джулиэн идет по улице, где его окружают угольного цвета деревья на фоне яркого неба, ассоциируются с наступлением неизбежной беды. «Знаешь, что я всегда думала? Я думала, что я могу видеть почти все, но выяснилось, что я не могу видеть очень многие вещи, что мое видение такое маленькое, его почти и нет.» К женским персонажам Корин отнесся с особой любовью. Светловолосая Перл в своей семье, словно луч света в непроглядном мраке. Она танцует в тишине, тихо напевает песни, осваивает арфу, молится и ждёт уже порождающего надежды ребенка. Надежды на яркое, как солнце, будущее. А темноволосая Крисси хоть в раннем возрасте уже успела разочароваться во всем вокруг, но наравне с остальными, оставаясь верной маленькой подругой Перл и Джулиэна, продолжает кружиться и непринужденно смеяться. Фильм, наполненный как немыми сценами, так и множеством удивительных рассуждений и монологов, показывает своему преданному зрителю пронизанное поэтичностью уродство жизни. Рваный монтаж и эмбиент в некоторых местах помогают усилить чувство неправильности происходящего. Но несмотря на то, что жизнь на экране, сильно отличаясь от обыденности будней большинства людей, отталкивает, она также и притягивает, ведь наполненная музыкой и танцами жизнь героев хаотична, многогранна и даже странна, а потому интересна.

Рубиновый и темно-желтый • 28 мая 2011 в 15:13

Birds are smart, but they cannot speak

Сегодня можно предположить, что счастье, какое режиссер данного фильма мог обрести во время творческого пути, мгновенно подменялось разочарованием после того, как его работы достигали тех зрителей, что должны были оценить иллюзии и мироощущение автора. Ведь, несмотря на то, что первая картина американца стремилась к изобретательности, она значительно пострадала ввиду жестокого содержания и неприязни многих людей к событиям и персонажам. Будучи удивленным реакцией публики на собственный труд, Корин все же не прекратил эксперименты в области кино, тем более что похожие постановщики, и в будущем — его клевреты, признали дебют Хармони исключительным. Здесь подразумевалось, конечно же, то, что подобный режиссер способен продлить жизнь кинематографа благодаря нетривиальному взгляду на монтаж, образы, сценарий и остальные составляющие фильма (хотя нельзя не заметить, что примерно тем же подходом располагали наши давние герои: например, почти все демиурги относительно новой волны Чехословакии). Тем не менее, «Гуммо» до сих пор не имеет возможности попасть в кинопрокат России или Украины, равно как вторая работа автора, «Джулиен, мальчик-осленок». Являя вымысел в некой документальной форме, что всегда было близко, например, Вернеру Херцогу, режиссер не отказался от истории о безумном мире, где по-своему сплелись весьма бытовые и нереальные случаи. Как бы ни было, мы вправе только догадываться о том, что, помимо проблем со здоровьем и душевным равновесием, далеко не самый большой успех двух произведений Хармони среди зрителей и судей мог повлиять на временный уход режиссера из кино. И, к тому же, вернувшись назад, в лоно искусства, с отменным фильмом «Мистер одиночество», у режиссера снова появились причины для длительного отчуждения, так как его старания были вполне проигнорированы рядом фестивалей, в том числе — наиболее известным («Канн»). Все это происходило притом, что менее талантливые и, можно сказать, даже безнадежные работы Гаспара Ноэ так или иначе отличились на том же представлении, а иной американец — Гас Ван Сент вовсе предстал ключевой фигурой дней и мгновений фестиваля. В данное время, Хармони, видимо, не собирается расширять репертуар своих полноценных работ, и все чаще зарабатывает репутацию маргинала: так, скажем, «Trash Humpers» имитирует жизнь более, чем беспутных людей, и отличается притязаниями на любительскую съемку (невзирая на многочисленные поощрения, фильм все-таки стал бы лишь интересней в том случае, если бы авторы наделили его более проработанным содержанием, а также уровнем и качеством съемки предыдущих работ). Таким образом, режиссер начал привлекать внимание той или иной аудитории в тот момент, когда ему, собственно, перестало быть любопытно кино в привычном понимании, и отныне Хармони движется к своего рода эстетике клипов и тех «консервов времени» (огорчает как раз то, что его последние творения все больше походят на народный юмор, и, как следствие, становятся фетишем большинства, будто увеселительные программы на телевидении страны), что следует отнести к «домашнему производству». Впрочем, сейчас, несомненно, стоит перейти к разговору об одном из лучших произведений автора: «Джулиен, мальчик-осленок». Разумеется, данный фильм представляет собой трагедию с элементами абсурда, и, согласно видению режиссера, снова исповедует мрачную атмосферу. Семье, где по-настоящему счастливым выглядит лишь старший сын Джулиен, какой наделен признаками шизофрении, предстоит пройти через многие скандалы и склоки, и впоследствии узнать подлинное горе. Но в отличие от других картин на сходную тему, «Джулиен» создан действительно самобытно, не в последнюю очередь благодаря особенностям режиссера. Так, к примеру, в течение всей работы герои не перестают удивлять своими репликами и поведением, какое, пожалуй, не свойственно как безотрадным, так и многим одаренным людям. В некотором смысле их мании и потенции, что чаще проявляются в уединении, принадлежат, скажем, гениальным особам, но Хармони низводит подобные занятия до уровня прозы, и потому различного рода «странности» и сумбур являются практически нормой в рамках вымышленного общества. Полновесный антураж и повествование нередко зависят от внутренней жизни фильма, что возникает ввиду монтажа, переходов от одних средств выражения к другим (фотография, телевизионные съемки), а также специфичной работе оператора (весьма непросто назвать ее достоинством или недостатком). Но что действительно нельзя отнести к огрехам или неудаче, так это исполнение актеров: Херцог и Юэн Бремнер сыграли одни из лучших ролей в своей жизни (нужно отдать должное отдельным их фразам и монологам), благодаря чему в фильме исчезает грань между вымыслом и реальностью. Больше того, иногда фильм стоит считать комедийным, и в полной мере это постигается во время поединка между двумя братьями, когда несуразный бой, в конце концов, получает вердикт от отца («I found it very shitty»), что очень часто смешон в силу своей серьезности. Хотя трагедия и драматизм «Джулиена» нередко позволяют вспомнить о фильмах Марко Феррери, картина вышла весьма эмоциональной и подчас вызывает лишь приятные чувства (непременно, это касается отношений между Джулиеном и его подругой, как не удивительно, совершенно юной). Кроме того, если говорить о недостатках в работе, то она порой грешит безынтересными эпизодами из жизни персонажей (в основном, таковыми являются игра в боулинг, прогулки с собакой и другие весьма небольшие фрагменты). Вполне ясно, что Хармони обладает прекрасным воображением, какое создает образы абсурда и сюрреализма. Подобная фантазия в силах изменить не только отдельный вид искусства, но также: восприятие жизни, ее определенные правила и традиции. Поэтому не удивительно, что лучшие сцены фильма наделены такого рода аспектами — речь идет об эпизоде, когда Джулиен работает уборщиком в медицинском учреждении, и один из пациентов, словно подражая щенку, издает достодолжный лай (вместе с тем на нем надето облачение в духе «Ку-клукс-клана»). Помимо того, необходимо выделить сюжет о приступе агрессии: в данном случае наиболее удачным моментом является конфликт между зачинателем и его детьми, что постоянно слышат от него указания. Поскольку Джулиен «настолько глуп», он должен как можно сильней ударить себя по лицу, и тогда, быть может, тот пробудиться от долгого сна, а, между тем, сестре следует сопровождать такое самобичевание игрой на арфе, пусть незадолго до этого отец назвал ее, мягко говоря, баядеркой. В остальном, важно заявить, что, несмотря на отсутствие сюжета, автору все равно удается создать череду главных событий, и тогда — при помощи тех или иных сцен — зритель, словно бы покидает центральную часть картины, и оказывается в стороне, как если бы дух ненадолго оставил собственное тело. Очевидно, подобный прием был выучен благодаря ранним картинам Херцога — то, что в этих условиях называется экстатической правдой, возникло еще в фильме «Признаки жизни», где порой действующие лица выходили за пределы истории, всегда открывая затаенное волшебство кинематографа.