Рецензии. До свидания, дети
Вторая мировая война. Дети продолжают учиться, люди приспосабливаются жить в условиях оккупации. В небольшом монастыре частный колледж для мальчиков. Ученики растут, проходят логарифмы, курят тайком, читают ночью эротические сказки. Настоятель обители прячет среди детей трёх еврейских мальчиков под вымышленными именами. Январское утро, каждую секунду которого участники истории будут вспоминать всю жизнь. Плюс тысяча баллов в карму, минус судьба. Картина завоевала пять премий Венецианского кинофестиваля (1987), семь премий «Сезар» (1988), три премии «Давид ди Донателло» (1988) и множество других наград. Каждый раз, когда смотрю такие фильмы, не могу понять, что в головах у людей, которые массово отлавливают других, чтобы уничтожить. Эти браконьеры ничем не отличаются от нас с вами, они живут обычной жизнью, заводят семьи, растят детей, смотрят те же фильмы. В каждом из нас живёт мировое зло, убийца и зверь. Нет исключений, среди нас нет святых. Просто в время Второй Мировой войны это стало потоком, массовым явлением. Недопустимое стало позволяться. Противоестественное выросло раковой опухолью. Нацисты смогли повернуть такие рычаги сознания, которые отключили человечность, сострадание, мышление. Почему это произошло — до сих пор стараются понять философы, психологи, политологи. Но это нельзя понять. Можно объяснить. А понять невозможно. Кино очень простое. Показаны обычные будни кучи мальчишек-сорванцов. И именно в этой повседневности, когда никто не обращал на это внимания, и зародился кошмар фашистской идеологии. Чума приходит в дом незаметно. И вдруг поражает всю семью. Есть старая поговорка, что Дьявол кроется в деталях. Из самых простых вещей неожиданно формируется доктрина ужаса, боли и смерти. Кто из нас станет предателем, а кто совершит подвиг и пожертвует жизнью ради чужого человека? Невозможно предсказать. Жизнь совершенно неожиданна. Самые порядочные оказываются святошами только на словах, а негодяи могут стать героями, память о подвиге которых не сотрётся до последнего вздоха спасённых ими людей. Безумству храбрых поём мы песню…
Действие фильма «До свидания, дети» Луи Маля происходит во Франции 44-го года, оккупированной во время Второй мировой войны. Это произведение — непосредственно детские воспоминания самого режиссера, преобразованные искусством кинематографа. Война каждый раз представлена разной, в каждой картине она поворачивается к нам своим очередным из бесчисленных обличий, все зависит от того, с какого ракурса и чьими глазами мы смотрим, и где предпочел расставить акценты автор. Но данный фильм посвящен не лишь самой войне или военной тематике, здесь не играют роль какие-либо боевые действия, но грубая действительность, в подобные времена наиболее проявляющая свою агрессию, ломающая весь мир, в том числе и одно из самых неприкосновенных явлений для человека — мир детства, мир ребенка. С первых мгновений фильма зритель видит заполненный людьми перрон и готовый к отбытию поезд. Эта картина дает определенное направление мысли, что дальнейшие события в совокупности стоит рассматривать как поворот в судьбе главного персонажа, некий переломный этап его жизненного пути, а конкретно же — взросление. Сюжет разворачивается в католической школе для мальчиков, этому месту соответствует и то, в какой манере снят фильм. Преобладает холодная цветовая палитра, что в рамках сюжета коррелирует и с бесстрастными каменными сооружениями, то дело и заполоняющих кадр (сам ли то храм или же лес с огромными валунами), и с фактом отсутствия горячей воды. Все это обрамляет ситуацию, в которой оказались дети, живущие в подобном месте, насильно оторванные судьбой от родительского тепла и домашнего очага. И эта выдержанная, аскетичная в общих чертах стилистика остро выражает собою восприятие враждебного мира чутким сознанием ребенка, так как уже название ясно указывает на самое главное — дети, детское мироощущение. Подобная внешняя картинка также вступает в конфронтацию с тем, о чем она рассказывает: строгость контрастирует с иррациональностью, которая сопровождает видение мира ребенком, а холодность сталкивается с любопытством и тягой и к жизни во всей ее полноте, сопутствующей детство. Ведь это жизненный этап, когда люди столь часто задают вопросы себе и окружающим, о чем бы то ни было, вне категорий, насколько это может быть дурно или правильно, но и в это же время человек начинает определять для себя, какие из этих понятий он поставит выше других, что станет важным, а что уйдет на второй план. И тут ребенок лицом к лицу остается с важнейшими жизненными явлениями, один на один с жизнью он начинает познавать на себе, что есть смерть, что есть предательство, что справедливо, а что нет, и сколь тонкой может быть грань между этими понятиями. И, в конце концов, что есть любовь, любовь во всех ее проявлениях: любовь к семье, к родине, к каждому человеку в целом, любовь как дружба… И эта самая дружба в данном фильме ставится во главе угла вместе с тем, какие трудности она преодолевает в начале и к какому может привести итогу. Это удивительное чувство между двумя очень различными характерами подростками показано подчас тончайшими психологическими приемами. Например, то, как в определенных моментах мысли Жульена не озвучиваются, но совершенно ясно можно понять, что он думает о Боннэ, благодаря появляющейся мелодии из композиции Шуберта, и по выражению лица молодого актера. И почти неуловимый, но фактически ключевой момент ближе к самому финалу фильма: немецкий офицер вторгается посреди ученического урока и уводит Жана, начинается розыск остальных евреев и прикрывавших их святых отцов. Жан успевает на прощание лишь обменяться с несколькими одноклассниками короткими рукопожатиями (и ведь не отвергли же они этот жест, даже узнав о том, кто он) и последний, чью руку за этот короткое отведенное ему время он пытается пожать — это Жульен, но в это же мгновение немецкий офицер резким движением отстраняет Боннэ. Этот жест символичен — последняя призрачная попытка в надежде удержать неминуемое течение жизни и предчувствие невосполнимой, неизбежной потери. Не прогремит в конце звук выстрела и не будут зрителю показаны трупы «провинившихся» перед нацистами, но слова в заключении об их судьбе внушают не меньший ужас. И поданная в последний раз рука друга, как и заглавная фраза отца настоятеля «До свидания, дети» — все это моменты угасающего детства и расставания с ним.
Скупое на эмоции, безжизненно-академичное, но наполненное деталями повествование Луи Маля о жизни детей стилистически в чем-то перекликается с «Трудными детьми» Мельвиля. Задумка ведь понятна — показать крупным планом жизнь католической школы, а затем добавить тему укрывающихся евреев и фашистов. Но главенствует тут конечно же форма. Не важно что происходит (сюжет по сути описан в одном предложении выше), а важно как это происходит. Важно, как дети объясняют друг другу о причинах, побуждающих фашистов притеснять евреев. Важно то, как люди ведут себя под давлением. Важна та недоуменная деловитость, выдержка и напряженное спокойствие с которым один из главных героев собирает чемодан, чтобы уехать навсегда. Важен тот искренний взгляд с которым его будет провожать друг. Важен недолгий разговор с предателем. Эффектно, ярко, эмоционально. Но, в то же время, многочисленные бытовые нюансы и несложное развитие интриги отнюдь не увеличивают интересность фильма. Тут все как в опере — несколько ровных актов завершающихся эмоциональной феерией. Вероятно, скучность большей половины лента была заранее запрограммирована, но… предположу что более всего эта затянутая часть была нужна самому Малю — страстно погрузившегося в некоторые детали собственного детства. Тогда понятно, почему многие детали не слишком эффектны — они ведь приобретут смысл только после пояснения, авторского пояснения. Фильм тут всего лишь иллюстрация. Но нужно сказать, иллюстрация весьма мощная. Известно, что название Reservoir dogs, а вернее его первую часть, Тарантино составил именно из названия этого фильма Маля. Вероятно был впечатлен. Я, при всем уважении к работе, хотя бы по причине важности темы детства и уважения к детским воспоминаниям режиссера, не склонен высоко оценивать эту картину. Но моя оценка субъективна, не более, чем плод зрительских эмоций. Я бы и «Шиндлеру» поставил ненамного выше, да и то, лишь за игру Лиама. 6 из 10
Накануне Рождества 1943-го года подростка Жюльена Кентена отправляют из оккупированного фашистами Парижа в католический колледж. Вскоре там появляются ещё трое новичков, с одним из которых, Жаном Боне, Жюльен сходится довольно близко. Однажды Жюльен узнаёт секрет Жана, на самом деле еврейского мальчика, который скрывается в колледже под чужой фамилией… Фильм в подробностях живописует душевную уязвимость подростков, перипетии мальчишеской дружбы, которую время от времени отравляет яд антисемитизма, пропитавший обывательское сознание в те годы. Показателен в этом смысле образ Отца Жана, настоятеля заведения, который, рискуя собственной жизнью, приютил еврейских мальчиков. Противоречивость натуры настоятеля, который, с одной стороны, укрывает детей от гестапо и призывает в проповеди делиться с ближним продуктами, но вместе с тем сохраняет верность религиозным догматам, пронося облатку мимо маленького иноверца Боне-Киппельштайна, не заслуживающего «тела Христова» во время причастия. Маль, в прошлом активный реформатор киноязыка, пришёл в процессе авторской эволюции к удивительному спокойствию формы, которую характеризуют здесь — стилевая отточенность, безупречный вкус и поэтическая культура. Над фильмом витает тень Франсуа Трюффо: кажется, что только он мог бы снять такое кино — утончённое, пронзительное, ностальгическое и чувственно-метафоричное. Так просмотр в колледже комедий Чаплина представляет не что иное, как образ всеобщего единения детей и взрослых, католиков и иудеев. Ту же самую роль выполняет и джазовая импровизация в четыре руки на фортепиано, которая окончательно сближает Жюльена и Жана. Вместе с тем картина развивает некоторые злободневные темы, затронутые Малем в прошлых работах. Одной из них, и едва ли не самой болезненной для режиссёра, является коллаборационизм, по Малю, едва ли не большее зло, чем породивший его фашизм. Интересно, что в роли предателей, сдавших фашистам детей, выступают монашка и затравленный простолюдин Жозеф, будто перекочевавший сюда из другого знаменитого фильма постановщика — «Лакомб Люсьен».
Луи Маль, один из самых любимых режиссёров и постояльцев моих просмотров, праздновал бы вчера своё 81 день рождения, но, увы, его жизнь закончилась в середине 90х, унесся не только великого человека, но и частичку чистого, интеллектуального, эстетического кинематографа, которого сейчас…да вы и так знаете. «До свидания, дети» — знаменитая картина Маля, в которой рассказывается история группы мальчиков, обучающихся в католическом коллеже во время оккупации. Вскоре мы начинаем понимать, что в заведении обучаются не только дети из благополучных семей французов, но и евреи, которых укрывает под чужими фамилиями отец-настоятель. Продолжая тему картин «Ноль за поведение» (Жана Виго), перешедшую в «400 ударов» (Франсуа Трюффо), как бы вскользь демонстрируются взаимоотношения учеников между собой и с учителями, постепенно сгущая внимание на молодом парне, не гласном лидере класса, и новичке, совершенно не похожего на других. Имея подобные «карты» Луи Маль с уже привычной простотой и лёгкостью художника, рисует многослойную чистую, эмоциональную картину о положении вещей того времени, о настроениях в обществе, о вере, милосердии и сострадании, о дружбе и любви, о войне и фашизме, и, конечно же, о скоротечном, утраченном и наполовину забытом детстве. - Франсуа, что такое «Иудей»? - Еврей - Я знаю, но кто это такой конкретно? - Тот, кто не ест свинину! - Ты издеваешься?? В чём конкретно их обвиняют? - В том, что они умнее нас, а ещё в том, что они распяли Иисуса Христа - Не правда! Это сделали римляне! И поэтому их заставляют носить жёлтую звезду? - Нет… Картину, ставшую вторым душевным откровением автора (рассказывающую не просто историю о детях, а личные воспоминания режиссёра о его собственном 1944), можно считать лирическим отступлением от «Лакомб Люсьена» с налётом рассудительности и эмоциональной откровенности от «Шума в сердце \ Порока сердца». Если связь с «шумом» ясна и прямо пропорциональна воспоминаниям и терзаниям автора, то, что касаемо Люсьена, он даёт небольшую зарисовку психологических, социальных и, возможно, материальных причин той необоснованной душевной бездарности, безнравственности и жестокости героя, объясняя, если не всё, то многое. У меня складывается довольно странная и, в тоже время, интересная аналогия, пусть с менее эстетичным, но не менее чувственным фильмом Михаила Калика «До свидания, мальчики!». Понятное дело, что картина другой эпохи и страны, и, что уже в названии ярким флагштоком выделяется бравый советский восклицательный знак. Но, если смотреть по структуре и очень образно, то обе работы, в общем-то, поднимают одинаковые темы, не смотря на то, что в одном случае это советские волевые юноши 17—18 лет в 41, а в другом — это интеллектуальные французские дети 12ти лет уже в 44. Другой возраст и страна, а отсюда и другие разговоры, другие мысли, другая атмосфера, ситуация, да и общество в целом, другое время, другие страхи и мечты, но всё та же война, меланхоличная задумчивость, и это идентичное постоянное чувство чего-то не доделанного, недосказанного, в том молниеносно и безвозвратно утраченном детстве\юношестве.
«Мерно стучат колеса. Вдаль уносятся предместья Парижа, а вместе с ними и каникулы — все более блекнущие воспоминания, уже разрозненные временем как пачка брошенных на окно открыток. За спиной сумка с учебниками, а перед глазами до сих пор образ матери, овеянный ароматом дорогих духов и той сотней поцелуев, что она отправила мне в след. Часто она вызывает у меня сильное раздражение — лучше б она позволила мне остаться в столице, а не ехать в холодный и мрачный колледж. Отец бы все равно не узнал про это — как всегда он где-то далеко, и чем-то очень занят. Впрочем, мне наплевать на него». «В колледже все по-старому, словно даже поток времени не может сдвинуть эту серую громаду с места. Уроки, которые даются мне легко. Ежедневные молитвы, которые слушаешь в пол-уха. Чтения духовных книг за обедом, которое все также вызывает у большинства учеников смех. На перемене можно устроить состязания на ходулях или пойти на «черный рынок», чтобы выменять на домашнее варенье редкие марки. Святоши во главе с директором отцом Жаном следят за порядком и завели всяческие правила, но умельцы вроде меня все равно способны пронести с собой взрослый журнал или после отбоя изучить с фонариком «Тысячу и одну ночь». «У нас появился новичок по имени Жан Бонне. Этот тихий и нескладный парень тут же получил от коренных обитателей порцию неприятных ощущений. Как мне кажется, в этом коллективе он будет получать оплеухи еще очень долго. Если не всегда». «Появление и жизнь Бонне в колледже всегда окружала некая пелена загадки, которую я, сблизившись с Жаном, долго пытался разгадать. Ответ лежал совсем рядом. Вернее, на книжной полке моего нового друга. Из случайно взятой книги я понял, что Жан — еврей. Кто же это такой? Почему и, главное, за что оккупанты-немцы гонят таких как Жан? Он умный и талантливый. Несколько странный, но все равно обычный человек. Такой же парень, что и множество других под крышей старого колледжа». «Вчерашний день был словно первый удар грома, после которого явственно понимаешь приближение грозы. Неожиданный и страшный удар, после которого ощущаешь мир вокруг уже иначе. Немцы увели с собой Жана, отца-настоятеля и других евреев, скрываемых им от гибели. На прощание директор почти ничего не успел сказать нам, лишь краткое: «До свидания, дети». Таким был конец его проповеди о любви и милосердии, засвидетельствованной в конце настоящим подвигом. В окружении вооруженной охраны, кажущийся еще более маленьким, чем был, Жан также проследовал мимо нас. Дружбе национальность помешать не может, а жизни, как оказалось, способна». «Случившееся в колледже святого Жана де Лакруа никак не выходит из моей головы. Незадолго до рокового дня ученикам показывали кинокартину. Когда-нибудь я тоже хочу снять собственный фильм. Он бы поведал о том, что произошло тогда со всеми нами. Это будет очень серьезное кино, тяжелое и грустное. Без юмора или пафоса, но неумолимо реалистичное, оно будет демонстрировать такое жестокое подчас колесо жизни. Найдутся в нем и темные и светлые тона. Это будет не военная история, каких много, но история про дружбу, разбитую войной на множество кусочков. Осколков, ставших отголоском тех судеб и страданий, которые нельзя забывать. Ведь забывая прошедшее зло, мы рискуем повторить его снова».
Знаете, если верить семиотике, то всё, что нас окружает — это пласты знаковых систем. Они наслаиваются друг на друга, взаимосвязываются, заговоришь об одно пласте — не можешь не упомянуть о другом, используя знаки третьего… Если эта знаковая система развита особенно хорошо, то этих пластов у неё должно быть огромное количество — ну вспомните хотя бы устройство естественного языка. Он же связан с огромным количеством наук, с огромным количеством вещей, с помощью которых, кстати, его можно попытаться объяснить — с точки зрения ли человеческой психологии, или социологии, или логики, или же банальной лингвистики… Точно также с хорошим произведением, вне зависимости от того, к какому виду искусства оно относится. Принято раскрывать драму «До свидания, дети» исключительно как проблему детского становления и конфликт евреев с нацистским режимом; да, конечно, было бы глупо отрицать, что этой проблематики в фильме нет. Это действительно в первую очередь история о том, как мальчики (уже почти подростки) познают трудности дружбы — особенно когда объект твоей дружбы совершенно инаковый, нежели ты сам; и, конечно, больная тема Второй Мировой, но, кстати, в меньшей степени связанная с явлением фашистов вообще. В первую очередь это, конечно, громадный комплекс вины, преследующий французов ещё с сороковых годов; сам факт добровольной сдачи и воцарению режима Виши ударил по психике французов куда сильнее, чем само появление врага — особенно в связи с тем, что ситуация с этим самым режимом была весьма двусмысленной — да, конечно, это трусость, предательство… Ну а с другой стороны — Анри Филипп Петен командовал войсками ещё в Первую Мировую, где и прославился как выдающийся военачальник. Он на личном примере знал, что такое Мировая война. И естественно, будучи премьер-министром, основной задачей стояло спасение собственных граждан от этих ужасов войны — и, надо признать, спасение пусть и не полностью, но всё-таки успешнее: по крайней мере в Париже тех лет можно было жить. Что и показывает фильм «До свидания, дети»… Правда, если твоя кровь абсолютно полностью чиста от всякой цыганской и еврейской примеси. И именно это страшно: не фактический враг в лице немецких военных, а то, что предают свои же, что в ресторан способны зайти люди, которые будут заглядывать к вам в рот — в лучшем случае. В худшем… а про худшие случаи как раз и говорит концовка фильма. И в этом перевёрнутом мире, в этом тотальном непонимании, кто опасен, а кто нет, в этом постоянном предощущении ножа в спину — как в такой ситуации родиться искреннему, светлому чувству, не завязанному на сексуальности? А вот так. Как это всё-таки получилось у главных героев — пусть тяжело, пусть с некоторым непониманием друг друга… Но всё-таки. Дружба. Настоящая, как в детстве, когда не возникает сомнений в безопасности окружающего мира. Когда даже не побоишься за своё положение, чтобы спасти своего друга и некоторых несчастных, не причастных ни к чему детей от верной смерти.
«До свидания, дети» — самое важное из всего, что создал режиссер, Луи Маль. Картина навеяна одним из драматичных моментов детства одиннадцатилетнего Луи, учившимся в католическом колледже. Шел 1944 год. У воспитанника колледжа для мальчиков, был друг, скрывающий свою фамилию (друг был евреем)… В январе 1944 года, еврейского мальчика забрали в гестапо прямо посреди урока. «Этот миг перевернул всю мою жизнь. Уже больше 40 лет прошло, и я, наконец, решился вложить в сценарий всю мою нежность и всю мою память, а также всё мое воображение, чтобы не следовать за реальностью, вслепую, а как бы переосмыслить воспоминания» — говорил режиссер… Ребята больше никогда не встретились. Один, впоследствии, стал режиссером, другой был замучен в Освенциме, ребенком… Картина снята, сдержано, без излишних эмоций, что позволяет представить, что творилось в душах детей разных возрастов, лишенных родительского тепла. Это тепло, заведомо убранное за счет холодных классов и отсутствия горячей воды в колледже, согревало, мальчиков, лишь на мгновение — письмами матерей, которые, как крошки хлеба для птиц среди зимы, пробуждали воспоминания о доме и сытости. Холод, холод, холод. Он преследовал воспитанников, даже ночью под их одеялами. Бледные лица чуть розовели от дружеского участия сверстников, редких приездов родителей, игр, или совместного похода в городскую баню. «Есть люди, которым еще хуже, чем вам» — внимал к ученикам, настоятель. Кого он имел в виду? Возможно, сокрытые еврейские ребятишки, в стенах колледжа, под вымышленными фамилиями, на контрасте, с детьми обеспеченных родителей (французов), действительно были слабым звеном. Противоборство против тех, кто уязвимее, достаточно остро проявлялось в драках (издевках) среди воспитанников колледжа. А если мальчик умнее — он обязательно «подлизывается» к учителям. Так думали ребята… Но режиссер, сглаживая, «углы», добавил картине ощущение искренности, а любовь к героям, «нарисовал» без излишней сентиментальности. И все же, невозможно удержать учащенного сердцебиения, при словах священника: «До свидания, дети» и забыть застывшие слезы двух друзей, которые надеются на чудо в дальнейшем. Фильм имел большой успех в Венеции и получил «Золотого льва», был удостоен еще нескольких престижных премий… Но это ли главное? Главное то, что режиссеру, удалось снять фильм — просветление, основанный на детских переживаниях. Такой опыт вряд ли возможно забыть. Опыт войны, который, как вирус, проник в души подрастающего поколения людей, сделав из мальчиков мужчин. 9 из 10
Малль в своём репертуаре, как всегда, о чувствах и природе человеческих отношений, окрашенных местом, временем и свойствами отдельных людей. Двенадцатилетний Жюльен, с болью отрываясь от материнской юбки, страшась, едет в церковную школу, ожидая однообразной скуки и тоскливого общества с недалёкими одноклассниками. Он успешен, слегка ленив и высокомерен, с опаской укладывающийся по вечерам в постель, приученный к ночным случайностям своего мочевого пузыря. Неожиданно, привычная команда школьных разгильдяев получает пополнение из нескольких новых учеников, поведением и характером сильно отличающихся от надоевших Жюльену товарищей. Один из них, Жан Бонэ, становится объектом пристального внимания наблюдательного подростка. Спокойный, тихий и уравновешенный, обладающий живым умом и творческими наклонностями, вместе с тем открытый и доступный, он, как противоположность, притягивает к себе отчаянного Жюльена, стремящегося разобраться в странностях поведения новичка. Сближение и дружба двух учеников образует основную сюжетную линию этого фильма. В этой дружбе один находит пример борьбы со своими комплексами, а другой — поддержку, скрашивающую его одинокое существование. Вскрывая иудейское происхождение Жана Бонэ, Малль обращается одновременно и к вопросам веротерпимости, и к проблемам антисемитизма, сея сомнения в умах своих героев, иногда пытающихся поступать по зову сердца, а не по религиозным установлениям своей веры. Малль демонстрирует пример отстраненного объективизма, представляя в одном ряду гестаповских гончих, роющих землю в поисках несчастной жертвы и дорожный патруль вермахта, заботливо согревающий заблудившуюся ребятню; тихого немецкого солдатика, скромно обращающегося за исповедью, и хладнокровную ищейку, заглядывающую в штаны к испуганным ребятишкам. Ложно понимаемое гражданское рвение коллаборационистов остужается презрением соотечественников и брезгливым пренебрежением немецких союзников, оставляя место юношеской бесшабашности и детскому хулиганству, когда раззадорившийся юнец внезапно открывшейся наготой смущает взор своего монашествующего наставника. Даже обращаясь к предательству, Малль избегает прямолинейных форм, представляя его как результат неблагоприятного стечения обстоятельств, в котором вина предателя сопряжена с недостойным поведением самих школьников, провоцировавших нехорошие дела, чтобы потом дать им выслушать горький упрёк — оправдание чужой мести, не без оснований перекладывающий часть ответственности за случившееся на плечи других участников. Здешний сюжет — всё та же трагическая история встречи и разлуки, только не матери и сына или романтической пары влюблённых, а двух мальчишек, согревших друг друга теплом своего сердца и души, чьи едва возникшие узы всё так же безжалостно рвутся жестокой машиной беспощадной войны. Гуманистические мысли Малля потоком горького сознания замирают в набухших слезами глазах его актёров, чьи герои прощаются со своим детством, друг с другом, со своим прошлым, оставаясь с надеждой на будущую встречу, которой, так никогда и не суждено быть.