Рецензии. Одержимая
Пару лет назад, в зрительском отзыве на совсем иной фильм Анджея Жулавского, отметил я для себя одно весьма справедливое суждение, звучавшее примерно так: 'польские режиссеры, уехавшие во Францию, что называется, дорвались до всяческих кинематографических сладостей'. Все так и есть, вот только конкретно к творчеству Жулавского сей тезис применить в полной мере не получается, ведь и в социалистической Польше режиссер умудрялся снимать совершенно экспрессионистские и безумные киноленты, выделявшиеся откровенной смелостью на фоне работ его коллег из числа соотечественников. Единственное по-настоящему выгодное отличие западной Европы от восточной крылось в отсутствии обструкции со стороны государства по отношению к съемочному процессу. Но несмотря на чрезмерную активность горемычных министров, возмущенных рядами насаженных на кол лунатиков, запретить Жулавскому быть самим собой никому так и не удалось. 'Одержимая' в каком-то смысле является идейным и художественным продолжением ленты 'Дьявол', только место действия переносится из абстрактного чистилища делимой Польши в не менее абстрактный ад современной режиссеру Франции. Да еще к антигерою добавляется полновесный женский образ, который, вопреки ошибочному мнению, вовсе не заполняет собой пространство фильма, но дополняет его, уравновешивая рефлексивное мужское безумие истерическим женским. Социальная драма довольно скоро становится социальным триллером, а тот, в свою очередь, уже триллером мистическим - постепенное жанровое приращение открывает перед Жулавским все большие возможности для неоднозначных трактовок и символистских изысканий. С первых кадров пройдет всего несколько минут, прежде чем на лбу героини Изабель Аджани выступит испарина, а её взгляд начнет неистово блуждать по стенам - Жулавский четко дает понять, что после долгой разлуки встретились вполне обычные супруги, а все последующие события можно интерпретировать как одну большую галлюцинацию. Вот только чью - его или её? Оба образа представлены как две крайности - мнительный ревнивец и нерешительная истеричка. И тогда как подозрения все очевиднее снедают мужа, вожделение постепенно убивает материнский инстинкт его супруги. Тут хитрый поляк вновь подкидывает загадку, вводя в повествование зеленоглазую воспитательницу, как две капли воды похожую на главную героиню. Что если все происходящее лишь плод больной фантазии свихнувшегося человека, а появления двойника на самом деле проблески реальности? Жулавский не так прост, взаимодействия его персонажей неподвластны причинности, подчас лишены мотивации и слишком импульсивны в своей природе. Столкновение двух безумств выливаются в вопли, избиения, кровавые слюни, самобичевание, при этом где-то за кадром постоянно остается ребенок, на которого родителям уже фактически наплевать. Нерв ленты окончательно рвется в тот момент, когда в кадре впервые появляется бесформенное головоногое существо - порождение то ли больной фантазии мужчины, то ли животной похоти женщины. Велик риск, что именно лента Жулавского позднее вдохновила Триера на создание 'Антихриста', вот почему автор этих строк так упрямо не называет пару главных героев по именам, ведь именно датчанин позднее понял, что в правящем хаосе можно обойтись без объявления переменных. Обилие христианских символов и гностических трактовок выводит фильм на еще один уровень подачи материала - религиозный. В противовес атеистически настроенному главному герою ставится бывший любовник его супруги, аморальный типаж и...христианский проповедник. Жулавский то отрицает всевышнего устами своих героев, то противопоставляет его тому самому непорочно зачатому порождению женщины, а под самый финал ленты и вовсе являет зрителю ницшеанский образ сверхчеловека, вылепленного свихнувшейся героиней по образу и подобию... А впрочем, важно лишь то, что все эти образы объединяет какая-то духовная опустошенность - черные кресты, торжество макабрического над заветным, мертвый пес в мутной воде - в мире Жулавского, кажется, и правда нет бога, да там и дьявола нет, есть только его отражения в мечущихся зрачках. Тогда не существует никакой одержимости бесами, одно лишь больное сознание, а возможно даже самый настоящий делирий. Жулавский использует в 'Одержимой' свои излюбленные художественные приемы - резкие двежения, заламывания рук, непроизвольные конвульсии - совокупление с воздухом, как вспоминала потом измученная Изабель. Её роль практически полностью строится на психозе, амплитуда которого то возрастает, то убывает, не подчиняясь зримым математическим законам. Неистовый танец на грязном полу подземного перехода - усердно выделяя склизкую жижу, прекрасная без всякого преувеличения, эта женщина вызывает подлинное отвращение. Что до Сэма Нила, то он в своей роли поразительно точно повторяет образ Лешека Телешиньского из все того же 'Дьявола', так что можно подвести нехитрый итог - Жулавский, словно демиург, совершенно точно выстраивал игру актеров по исключительно собственным предпочтениям, проще говоря, если кем-то они и были одержимы, так это режиссером. Даже отменная операторская работа Брюно Нюйттена лишь инструментарий - все эти метания камеры по кругу и бесконечные вихри вокруг героев всецело являются творческим почерком польского режиссера. В круговых движениях есть что-то инфернальное, круги ада очерчиваются около людей, захватывают их в замкнутое пространство комнат, откуда нет выхода, потому как каждая дверь ведет в новый круг геенны. В концовке фильма один из довольно знаковых персонажей не то четвертую стену ломает, а не то просто задается вопросом - 'Какой конец вам больше нравится?'. В жанровой неопределенности и сюжетной непредсказуемости как раз и кроется основная прелесть 'Одержимой' (или даже 'Одержимости', такое название куда лучше характеризует происходящее на экране). Эта картина такая же аморфная, как и то самое страшилище, вывалившееся вместе с прочей слизью из влагалища главной героини. Тут и трактовок и всяких смыслов можно выуживать сколь угодно много, ограничением служит только собственная фантазия. Для кого-то этот фильм - теософская притча о подмене монотеистического бога языческим идолом, кто-то ставит во главу угла противопоставление полов, встречались даже язвительные определения вроде 'дешёвая метафизика'. С одержимостью Анджея Жулавского ясно лишь одно - никто из режиссеров, ни даже Триер, Линч или Поланский, не подбирался так близко к краю бездны, чтобы заглянуть в нее с улыбкой. А кто-то еще удивлялся, причем тут Totentanz!
Марк отказывается от работы на спецслужбы, чтобы проводить больше времени с семьей. Но, как зачастую бывает, принимает это решение слишком поздно. Вернувшись домой, он узнает о том, что его супруга Анна влюблена в другого, и жизнь без этого другого ей не мила, в то время как с Марком уже невыносима. Они делят имущество и ребенка, ломают мебель и остатки чувств, выкрикивают ругательства и взывают к состраданию. Типичная семейная драма типично упирается в стену непонимания. Не вернуть, не склеить, не простить. За пеленой гнева и уязвленного самолюбия Марк не замечает явного сумасшествия жены, ее отдаления не только от мужа, но и от любовника, тайны, которую она хранит от обоих. Конфликт развивается в привычной для Жулавского экзальтированной манере. Герои почти не выходят из состояния истерики, на взводе выясняют отношения. То, что у режиссера порой будет получаться нарочитым и откровенно странным, здесь на удивление органично. Мужчина и женщина доводят друг друга до исступления, до той черты, когда не действуют аргументы и появляется ощущение загнанности в угол, когда нет сил говорить и остается только заорать – до вздутых вен и брызжущей слюны. Остается только причинить боль себе, удариться головой о стену, порезать шею кухонным ножом. Только так можно остановить поток ненависти. Комната с белым потолком лишает права на надежду, являя вид не на огни, а на Берлинскую стену. И такая же стена вырастает между мужчиной и женщиной, которые никогда не смогут друг друга понять, но всегда будут одержимы стремлением друг к другу. Неудовлетворенные потребности и неоправданные ожидания у Жулавского оборачиваются доппельгангерами героев. Но, если традиционно двойник является творением подсознания человека и олицетворяет вытесненные теневые желания, то здесь все выворачивается наизнанку. Анна создает нового Марка, этакий тентаклеобразный вибратор. Марк создает новую Анну, одомашненную Еву взамен вырвавшейся из-под контроля и дикой в своей сексуальности Лилит. И это не единственный сломанный шаблон: симптоматика, свойственная изгнанию бесов, здесь оборачивается их рождением. Интересно и то, что одна из центральных сцен, где вместе с кровью и слизью, грязью и безумием Анна исторгает из своего чрева нечто, названное верой, по сути, дублируется рождением надежды из делирийных конвульсий Марка, не столь эффектных, потому обычно обходимых вниманием. Через муки и самопожертвование, через смерть и разложение появляются новые сущности. Не люди, но что-то большее. Что-то свободное от оков и страшное в своей свободе. Рукотворные идолы взамен убитого Бога, ницшеанская бездна вместо дебрей психоанализа. Так, стартуя хроникой одного развода, фильм кульминирует религиозными дилеммами, превращаясь в поле битвы между болезненностью веры и страхом перед вседозволенностью. Бог мучит, но без него останутся только взаимоисключающие добродетели и сомнительный случай. Черными крестами декорируются душевные метания, электромясорубкой жужжит саспенс. Мятущаяся камера преследует героев по пятам, покачиваясь в такт их шагам, то обгоняя и заглядывая в искаженные лица, то сверля их затылки, мельком выхватывая из интерьеров портреты основателей марксизма и совершая облеты вокруг своей оси. Серость безлюдного города разит Апокалипсисом, а практики дзен-буддизма не гарантируют спасения души. И утонченное эстетство, и житейский прагматизм пасуют перед ведьмовской женской сущностью, подчиняясь ей. Розовые носки кольцуют повествование, обрекая историю на вечное повторение, а человека на вечные поиски. Говорят, к старости обостряются доминирующие черты характера. Глядя на Анджея Жулавского сейчас, на злость, которую он изливает на окружающих в силу творческой фрустрации, невольно думаешь, что привлечь внимание ему хотелось всегда. «Одержимая» - кино, безусловно, эпатажное. Просто потому, что нет иного смысла вводить в сюжет эволюционирующую в антропоморфное существо склизкую биомассу, неважно, метафорой чего она является. Другое дело, что в том эпатаже нет ничего предосудительного. Важно то, как история семейного конфликта обрастает чертами хоррора, чтобы на выходе превратиться в метафизическую притчу. Триер рыдает и ползет к подоконнику, Линч сходит с ума и слетает с шоссе в никуда, Юнг пугается собственной Тени, Восточная Европа в ужасе рожает обратно монстра коммунизма, а Ницше и Достоевский тянут на себя канат человеческой души. Кроваво-красным рисует Жулавский историю одержимости – Богом, бесом, верой, любовью, и его собственному безумству поем мы славу.
Данный фильм я посмотрел в момент, похожий на происходящее в этом фильме. Жулавский создал его как раз в соответствующем болезненно-угнетённом состоянии. И именно такие состояния нам помогают достичь определённого эффекта в собственных скитаниях и идеях, если чуток постараться. Фильм произвёл на меня настолько воодушевляющее воздействие, которое описать крайне трудно. В фильме я увидел много элементов, что напомнили мне и об 'Экзорцисте', 'Ребёнке Розмари', 'Мухе' и 'Голове-Ластике' одновременно, которые приправили лёгким налётом Лавкрафта. Этот фильм сложно назвать исключительной мистикой, он парирует более бытовыми вещами вкупе с какими-то сюрреалистичными переживаниями героев. Эти переживания в прямом смысле обретают плоть и кровь. Это фильм о подлинной одержимости, отчаянии и желании создать идеал. Это одержимость своими необъяснимыми чувствами и мыслями, одержимость идеями, одержимость человеком и собственным бесом. Фильм многослойный, и я до сих пор не постиг его конкретной сущности. Отдельного упоминания стоит прекрасная Изабель Аджани. Нет, я никогда не смотрел на неё, как на посредственную актрису, но тут она создала просто самый реальный образ одержимой бесом - истерика, натянутые нервы, словно струны, в каждом движении напряжение. В её глазах отражено подлинное безумие, помешательство. И сцена в метро стала своеобразным апогеем её бесноватого состояния, где она и постигла своё Сатори. Конечно, не остался и на заднем плане Сэм Нил, которого многие знают по фильмам 'В пасти Безумия', 'Сквозь горизонт', ' Парк Юрского периода'. Здесь ему отведена роль того, кто наблюдает одержимость жены и сам страдает одержимостью - он одержим Анной. И он готов простить её всё, лишь бы просто быть с ней. Он также смог передать те чувства гнева и отчаяния в определённых сценах, тот мечущийся характер жертвы обстоятельств в виде любви и ненависти к жене, которая для него возымела две разных ипостаси. Но, как выяснится, не только Анна в его глазах стала двойственной. Ведь она тоже находится на распутье бешенства, где по обе стороны любящий муж и ребёнок, а по другую - нечто, болезненно созданный бог в истерическом припадке, слизи и конвульсиях. Жулавски создал одновременно нечто гротескное и реалистичное. Реализм чувств и состояний, но гротеск мыслей, становящихся реальными. И ужас тут кроется лишь в разуме человека. 10 из 10 Меньше и быть не может. 'Одержимая' для меня навсегда осталась на верхушке самого сильно воздействовавшего кино. Порой, всё зависит от первого впечатления и состояния. Этот фильм нужно не просто смотреть, его нужно прочувствовать, а он может заставить прочувствовать, но что именно - решать вам.
Безумие всегда затягивает как болото. Сначала ты вроде бы только промочил ноги, но проходит время и на поверхности густой вонючей жижи перестают появляться даже пузыри. Жулавски на протяжении своей 'Одержимости' пытается найти ответ на вопрос что же такое вера, надежда и любовь, призывая в свидетели слепой случай. Но вера абсурдна, надежды нет, любовь отравлена, а герои мертвы еще задолго до решающей битвы. 'Там было только его тело, куда же делась душа?' Души главных действующих лиц давно отправились на поиски собственного рая, оставив тела и рефлексы прежних владельцев во власти разложения. Ненормальна страсть Марка к Анне, страсть Анны к своему сумасшествию, пристрастие Генриха к своим наркотическим идеям. И эта одержимость щупальцами осьминога обвивает сознание и нет выхода, и нельзя вырваться. Нужно быть очень искушенным зрителем и очень глубоко мыслить, чтобы отодрать внешнюю метафорическую оболочку происходящего от главной идеи 'Одержимости'. Что нёс людям, сидящий по ту сторону объектива, Жулавски, во имя чего пела свою истерику Аджани, по ком сходил с ума Нил? Что за аллегория скрывается за потоком отвращения, внушаемого фильмом? Что символизируют малиновые носки тайного агента? А может, благодарный зритель зря ломает голову, разгадывая ребусы автора. Может, нет никакой загадки, а есть только фантазия художника, который не пишет слой за слоем, а рисует ярко, размашисто и без подмалёвка, вываливая своё собственное тайное безумие на всеобщее обозрение. Сэм Нил и Джек Николсон на протяжении всей своей кинематографической карьеры безуспешно сражаются друг с другом за звание самого главного сумасшедшего киноэкрана. Безуспешно, потому что сделать выбор невозможно. И у Жулавски каждый бесподобен. Нил - идеальный кандидат на роль безумного мужа. Аджани просто великолепна и в отвратительном сумасшествии и в непорочной чистоте. Она практически не моргает, а значит фактически не врет. Бывают фильмы, в которых финальных титров ждёшь как глоток свежего воздуха после многих лет заточения в душном и сыром подвале, а когда экран гаснет, понимаешь, что дышать полной грудью всё равно не можешь. Это про 'Одержимость'. 9 из 10
Нашумевшая экзистенциально-мистическая драма поляка Анджея Жулавского «Одержимость» вышла на экраны в тот момент, когда карьера самого режиссёра, по общему мнению признанного некоммуникабельным и противоречивым, находилась в состоянии застоя. К тому времени он уже несколько лет жил эмигрантом в Париже после запрета польскими властями под влиянием СССР его второй полнометражной ленты «Дьявол» (1972), узревших в исторической картине о политзаключённом, которого вызволяет из тюрьмы таинственный незнакомец в чёрных одеждах, иносказательные намёки на тоталитарный режим, господствующий в государстве. И фантастической ленты «На серебряной планете» (1977) – о приходе новоявленного Мессии на тёмную сторону Луны, – которую вообще не дали закончить. Единственным светлым пятном на этом сумрачном фоне выделялась картина «Главное – любить» (1974), повествующая о быте и нравах современной артистической богемы, снятая режиссёром в пору временного пребывания во Франции и имевшая там значительный успех (исполнительница главной роли – австрийка Роми Шнайдер – была даже удостоена премии французской киноакадемии «Сезар»). Таким образом, страшная история о молодой женщине, которая одержимо изменяет мужу и любовнику с неким осьминогоподобным чудовищем в запущенной берлинской квартире, выдавая последнего за одну из Божьих ипостасей, считалась как бы реабилитацией опального автора, чей талант был несправедливо унижен и едва не растоптан. Посему не удивительно, что в своей новой ленте Жулавский не только переусердствовал в философских изысканиях о двойственности человеческой натуры да и вообще всего сущего, но и чрезвычайно обострённо воспроизвёл происходящее на экране, задав «киношным» страстям поистине запредельный градус. «Одержимость» (а именно такой буквальный перевод английского «Possession» вместо более привлекательного и рапространённого варианта «Одержимая бесом» кажется наиболее адекватным замыслу – ведь одержимости в конечном итоге подверглась не только центральная героиня, но и её супруг, а также учительница, присматривающая за их маленьким сыном) привлекательна на уровне выдуманного сюжета, лихо закрученной интриги. Тогда как предыдущие ленты Жулавского хоть и решались порой в фантастическом ключе, но отличались внятной, легко усвояемой фабулой, без стилистических вывертов и эпатажа. Однако, эта картина подтвердила болезненную склонность автора к любовному, почти ритуальному воспроизведению на экране собственных садомазохистских фантазий и особому смакованию наиболее одиозных сцен, которые зачастую заставляют усомниться в их непременной необходимости, что в полной мере проявилось в одной из последних лент режиссёра «Шаманка» (1996), не только вторичной по отношению к «Одержимости», но и перенасыщенной натуралистическими эпизодами половых актов и садистских умерщвлений. Посему странным и возмутительным видится особое почитание «Одержимости» в среде не только рафинированных киноманов, обожающих подобные провокационные проекты называть «искусством не для всех», но и в профессиональных кругах, восхитившихся абсолютно раскованной, и, тем не менее, вызывающе претенциозной и манерной игрой француженки Изабель Аджани, которая впоследствии была отмечена за свою работу престижной наградой в Канне и тем же национальным «Сезаром». Причём, в большей степени восторги были адресованы не точно найденным, но, увы, малочисленным актёрским нюансам, передающим нервное, импульсивное, на грани безумия состояние неудовлетворённой во всех аспектах существования ранимой женской натуры. А именно её, так называемые, бесовские проявления, в которых Аджани не только до безобразия напыщена, а попросту смешна! Знаменитая сцена в переходе метро, когда её истерически воющая героиня корчится на загаженном от собственных гнойно-менструальных выделений полу, провоцируя выкидыш от порабощающего всех и вся монстра, вполне способна войти в анналы как пример поистине безобразного актёрства. «Одержимость», если таковая и останется в истории мирового кино, то, вероятно, как яркое свидетельство изжитости популярного жанра «интеллектуального фильма ужасов», некогда открытого другим, куда более талантливым поляком Романом Поланским, который своим безусловным шедевром «Ребёнок Розмари» (1968) – о благодетельной домохозяйке, мучительно вынашивающей во чреве своём самого Антихриста – положил начало целому направлению т.н. «экранного оккультизма», с восторгом продолженного добротными голливудскими ремесленниками Уильямом Фридкиным («Изгоняющий дьявола»; 1973) и Ричардом Доннером («Предзнаменование»; 1976). Картина Жулавского же напоминает серию малоразумительных студенческих этюдов, в которых творческая раскрепощённость превалирует над логикой и смыслом (к слову, в американский прокат лента вышла в урезанном до 80 минут виде). И, если яростного физического отторжения от картины в целом не происходит, то лишь благодаря гипнотической музыке Анджея Кожиньского, задающей ленте необходимую динамику и напряжение. И, в особенности, филигранной работе бельгийского оператора Брюно Нюйттена (кстати, в будущем супруга Аджани и постановщика ленты с её участием «Камилла Клодель»; 1988), который с несомненным даром художника-портретиста ещё и унаследовал традиции итальянского волшебника кинокамеры Карло Ди Пальма, изумительно воссоздавшего иллюзорную и ускользающую реальность в шедевре Микеланджело Антониони «Фотоувеличение» (1967). Нюйттен также добивается эффекта «гипотетической действительности» путём продолжительных операторских планов, особо подчеркнув строгую симметричность расположенных в уличном пространстве многоэтажных зданий, телефонных будок и автомобилей. Так что «Одержимость» характеризует до обидного нереализованный потенциал весьма неоднозначного и даже интересного автора, который подрастратил свой талант как самобытного и, вместе с тем, противоречивого постановщика. Впоследствии Жулавский неоднократно пытался запрыгнуть на подножку уходящего поезда, создав с полдюжины вариаций своей, по-видимому, лучшей ленты «Главное – любить». Будь то эстетско-нервические фрески об изменчивой стороне искусства («Публичная женщина»; 1984), криминально-эротические страсти, навеянные поздним Годаром («Шальная любовь»; 1985) или мелодраматические фантазии об обречённости взаимных чувств («Болезнь любви»; 1987; «Мои ночи прекраснее ваших дней»; 1989). Зато последние ленты Жулавского свидетельствовали уже о неизлечимой творческой импотенции режиссёра, который в угоду зрительским запросам снимал либо надрывные любовные истории либо шоковые по содержанию и эффектам кинематографические опусы. Теперь уже трудно поверить в то, что Жулавский считался когда-то не только философом абсурдной реальности и невозможности адекватного контакта человека с обществом, но ещё и «актёрским режиссёром», у которого свои наиболее примечательные образы воплотили именно женщины (Роми Шнайдер, Валери Каприски, Софи Марсо). Но, думается, лучшей музой пана Анджея в критический период духовных поисков на рубеже 80-90-х г. г. была бы его соотечественница Ханна Дуновска, примерно в то же самое время сыгравшая в телевизионной ленте белорусского режиссёра и оператора Дмитрия Зайцева «Хам» (1990). Ярко, сочно и до предела самоотверженно воплотив на экране истинную одержимость бесами, её образ вполне может трактоваться как яростный протест против серости и ограниченности постылого семейного уюта на Богом забытом Полесье, нереализованных устремлений и неутолённых сексуальных инстинктов. Вот такой одержимости и сама Аджани позавидовала бы! Оценка: 5 из 10.
Очень специфический, но от того завораживающий фильм Польского режиссёра Анджея Жулавски. Я бы сравнил этот фильм со сном. Бывает такое состояние, когда несколько дней или даже недель подряд пребываешь в состоянии нервного срыва. Постоянно думаешь о своей проблеме, плачешь, кричишь, не можешь ничего нормально делать. Спать ложишься только когда тело само отключается. И сниться какая-то ужасная муть. Именно на такую 'муть' воспалённого мозга и похожа 'Одержимая'. Фильм об одиночестве и желании слиться с кем то, обрести спокойствие в партнёрстве с другим человеком. Иногда для этого вместо самого человека мы придумываем себе образ. Порой образ настолько нереальный, что становится страшно. Все персонажи фильма яркие и харизматичные. Один любовник Анны - артистичный ловелас Генрих чего стоит. Часто можно увидеть описание сюжета: Аджани и Нилл орут друг на друга 2 часа. Они и правда почти не разговаривают спокойно. Настолько много крика, что он воспринимается не как клише или перебор, а как некий шарж на тяжёлые семейные отношения. И поэтому меня это нисколько не бесило. Это было даже забавно. К тому же скоро фильм свернет с дороги истории несчастливой пары в такие психологические дали, что крики персонажей будут далеко не самым странным. Воспринимать фильм буквально не следует, не тот жанр и стиль. В этих психопатических конвульсиях каждый увидит что-то своё. Одиночество, гендерные роли, проблему идеализации, эскапизм, самобичевание и много чего ещё. Фильм многогранен, он заставляет зрителя пережить сильные эмоции и родить самому себе трактовку. Какая будет трактовка зависит не в последнюю очередь от личности зрителя. Не это ли показатель того, что фильм стоит того, чтобы быть посмотренным. Он вспарывает душу и достаёт оттуда ваших демонов. 10 из 10
Мой мозг, о мой мозг, он разогнался, и со всей силы влетел в грань неизведанного. Супруг возвращается из командировки. Однако, мир радости встречает его полнейшим безумием,-жена с каждым днём теряет моральный облик, а в один момент,-и вовсе заявляет о наличии опытного любовника. Этот спусковой крючок разрывает когда то теплые супружеские отношения. Герои окунаются в бездну, которую сами строят-из грязи, поклонения самим себе, и личных, безумных, надежд. Напряжённые ссоры, вожделение от катарсиса, достигается через крики боли. Стены супружескойквартиры отдают холодом, а в ванной комнате плещется желанное чадо, нужное лишь для того, чтобы связать порезанные ткани отношений. Только вместо отношений пульсирует липкий ком неизведанного. Символизм токсичности, хотя тогда этого термина не было, выливается в нечто более глубокое, потаённое... Показанная суть конфликта отношений такова: ежели союз из мужчины и женщины трещит от боли, и супруги начинают жрать друг друга,- то и выйдет из этой почвы зверь, и начнет он с наслаждением жрать, и мазать свою тушу алыми соками новой боли. Дальше будет много метафор, без них к счастью никак. Анджей Жулавски обрушивает на зрителя атмосферу мистической безысходности, где страх сменяет любопытство, а затем на смену им является неизведанный ужас. Местами, в лучших традициях раннего Полански. Сэм Нил, его герой Марк, словно покорный барашек-одержим безумием своей возлюбленной, но, постепенное соскальзывание в иррациональные дали делает его героя полноценным слугой. Который приносит дары, омывая половицы кровью, и неистово кайфуя от причинения себе всяческих моральны, и не только, травм. Логика вещей неуместна, ибо с середины фильма она тонет в артхаусных ответвлениях, которые не запутывают а как раз наоборот,- вносят ясность. Дело не в измене, а в том что происходит когда боль усугубляется. Тот самый мазохизм морального рода служит неким катализатором для явления сущности, - где герои Марка и Анны постепенно утопают в поклонении, только она по своему, а он по своему. А через них работает неизведанное, растущее зло. Неразделённая любовь как бы способна призвать в этот мир силы неподвластные людскому рассудку. Силы, что обитают в поистине булгаковских апартаментах, и перемещаются из комнаты в комнату под визг безумной старухи с улицы. Я приятно удивлен, что фильм смог меня завлечь, два часа пролетели как-то совершенно незаметно, Жулавски буквально явил мне грех, безумие и истинного Дьявола, пробрал моё сознание до мурашек. От увиденного крышу снесло напрочь. Ибо не думал я что кровавый и драматический артхаус может быть настолько красивым и волнующим. Но, как обычно, в моей бунтующей натуре остались вопросы, ведь режиссер явственно даёт понять, что как не производи детей, как не развивай духовный мир через медитации, и как не пробуй сшить разбитый союз,- усмотрит за этим не Бог, а Дьявол, он явится, подчинит, и на прощание обнимет. В мире, холодном и сером, для слабых душ- только его воля.
Все символы предельно прозрачны. Аллегорическое изображение мифа гностиков иоанитов-тамплиеров. Финальная сцена с закрытой дверью: Дева (святой дух) и младенец (христианский мужской логос) внутри квартиры. Антихрист (плод 'падшей' языческой женственности Кибелы и Велеса-Великого дракона) снаружи. Дверь отделяет «ветхий» циклический мир от мира нового, которому только предстоит становление. Весь фильм до финальной сцены — калейдоскоп ветхозаветной картины мира и порождаемых её событий.
Помню страшный сон. Ночь. Частный дом, мой дом, в который я не могу попасть. Он закрыт и я пытаюсь заглянуть в окно. И вижу там образ женщины с растрепанными волосами и ледяными глазами. Она смотрит мне в душу и мне очень холодно и страшно. Просыпаюсь с часто бьющимся сердцем. Темнота, ночь. Удар ножа в спину. Страшно и обидно осознавать, что тебе изменяли, обманывали и ко всему этому не понимать причины. Попытка удержать прежний радужный мир заканчивается неудачно. Ты теряешь время, пространство, рубашка пахнет потом, а на щеках незаметно выросла щетина. Выйдя из оцепенения понимаешь, что очень больно, но нужно все вернуть. Любым способом заставить быть рядом. Любовник или тот, кто был близок к Богу. Расширенные зрачки от удовольствия. Смесь наркотиков и секса, эндорфины в крови. Два голых тела и запах сигаретного дыма в комнате. Где-то в кухне мама заботливо готовит кушать. Мысли чисты и прозрачны. Взгляд в потолок, потом на нее. Улыбка. Молодая, красивая брюнетка куда-то спешит. В почти пустую квартиру, где ее ждет умиротворение. Нечто, что заполнило ее изнутри. Я бы назвал фильм 'Одержимые'. Ведь Анна словно заразила всех безумством. Ничто не будет, как прежде. Мир рухнул, все запятнано кровью. Остались лишь вера и случай, но веру она утратила. Остался случай, который напоминает иррациональность. Фильм превращается в мясо и сложно понять замысел создателя.
Начало фильма предвещает некую мелодраму: Марк (Сэм Нил) возвращается домой после долгого отсутствия и находит свою жену Анну (И. Аджани) несколько изменившейся. Между ними ощущается что-то скрытое, недоговоренное. Однако далее выясняется, что она ему изменила с неким Хенрихом. Сразу ясно, что Жулавский вряд ли приготовил нам простую мелодраму о странном любовном треугольнике, где несчастны все три «угла». Эта драма повествует нам о природе различий мужской и женской одержимости. Насколько мужская одержимость отличается от женской: Марка совершенно не впечатляет Елена, внешне - точная копия его жены, только улучшенная хозяйственная, спокойная, любящая детей. И, тем не менее, его влечет к истеричке, постоянно бьющейся в припадках. Ради любви порочной, одержимой бесом женщины, он готов даже на преступления. Работу Марка мы видим только в самом начале и в самом-самом конце. Обыденные дела как бы ушли на второй план, и все мысли заняты лишь Анной. Русское название «Одержимая бесом» заставляет вспомнить представление древних людей о бешенстве матки (т. е. вселение в нее беса). Это болезнь (те, кто считает ее просто плохим поведением, ошибается) теперь называется истерия, от греческого – hysterus(матка). Если отнестись к главной героине трезво, то очевидно, что это заболевание у нее процветает. Анна, в противовес Марку, ищет некого идеального героя, забирая души своих любимых, она создает монстра, которому поклоняется как Божеству. И даже «идеальное» божество неспособно удовлетворить ее. Она постоянно мечется между ним и семьей, между «идеальным» и «обыденным» и не находя счастья бьется в конвульсиях. И все эти поиски, философские размышления этой женщины о Боге выглядят смешно на фоне ее совокупления с чудовищем. И трагический финал кажется единственным выходом для женщины, так и не нашедшей себя и свое предназначение. То, кого взбесит игра Аджани, ее вычурность, театральность, манерность – значит, ее образ взял его за живое, ибо так и выглядит настоящая истеричка. Стенающая, заламывающая руки, она не может не раздражать, но такова ее психологическая задача – эпатаж; самое страшное для такой женщины – не ненависть и возмущение публики, а ее равнодушие. А если хотите посмотреть на ее актерский диапазон – пожалуйста, обратите внимание на Хелен. Сэм Нил, в рамках одержимости, сумел правильно передать метаморфозы Марка: от растерянного и опустившегося в начале до уверенного мужчины, который знает, что он любит именно эту женщину и готов идти ради нее до конца. Явным недостатком картины является «одержимость» Жулавским своими истеричными персонажами. Увлекаясь ими, пускаясь в слишком подробное отображение психопатологического поведения героев, он забывает о зрителе, который хочет хотя бы каких-либо намеков на прояснение смысла в финале. Увы, приходится додумывать все самому. И кто эти существа с неестественно зелеными глазами? Фильм совершенно противопоказан тем, кто хочет увидеть банальный ужастик или драму: это фильм размышление. В этом и состоит особенность творчества Жулавского, в фильме которого нет, и не может быть одного истинного трактования, возможны лишь версии.
Психопатическая драма от Анджея Жулавского с элементами арт-хоррора, как у Кроненберга или Шванкмайера. На протяжении первого часа всё похоже на жёсткую психологическую семейную драму. Муж и жена охладели, она нашла эпатажного любовника и забила на мужа и сына. А потом начинается какая-то экспрессивная дурка с насилием, блевотными сценами, абсурдом и эмоциональными актёрскими всплесками с истерическими танцами и ненормальным поведением. Да и всё происходящее становится безумным и шизофреническим. Очевидно тут какая-то адская аллегория на гендерные связи и роли. Возможно, что-то связано с религией. Хотя, может быть религия тоже в символическом значении. Вероятно, это всё как-то связано с традиционными устоями, обрекающими женщин на страдания, а если женщина находит выход из этих страданий, то она обрекает на страдание мужчин. Ну и рано или поздно это ведёт к гибели всех и каждого. При этом в этой гибели и кроется настоящая любовь. Изабель Аджани за свою героическую роль получила Серебряную премию на Каннском кинофестивале. Если хотите кинематографического садомазохизма, то рекомендую.
Польский режиссёр Анджей Жулавский снимал «Одержимую», будучи в процессе развода с женой. Так что это - отчаянный крик в пустоту разочарованного и несчастного человека. Семейная драма - едва ли не самая тривиальная вещь в мире; но «обычные» люди реагируют на неё депрессией, запоем, наркотиками или беспорядочными связями; этот же человек смог выплеснуть своё растерзанное «Я» через нечеловечески сильную игру потрясающих Сэма Нила и Изабель Аджани, доведя до истерики и актеров, и каждого, кто посмотрел это кино Не в этом ли задача искусства - оставить в душах созерцающих глубочайший след, неважно, восторгом или отвращением он окрашен 10 из 10
Вернувшись домой из продолжительной командировки, Марк обнаруживает, что его жена Анна сильно изменилась. Пытаясь выяснить правду, Марк даже не предполагает об ужасных последствиях своего решения. Фильм 'Одержимая' 1981 года является, пожалуй, самой известной работой польского режиссера и сценариста Анджея Жулавского. Выполненный в стилистике мрачного психопатологического хоррора, фильм представляет из себя историю распада брака, в котором присутствует мятущаяся и одержимая внутренними демонами Женщина и вечно сомневающийся и смятенный Мужчина, являющие собой два полюса одного целого, поглощаемого внутренней и внешней тьмой. 'Одержимая' - это фильм, в котором мощно показана разница мировосприятия Мужчиной и Женщиной, к тому же через весь фильм проходит сильный религиозный подтекст, придающий этой сюрреалистичной картине притчевый и иносказательный подтекст. Безусловной удачей фильма стала актерская игра Изабель Аджани, за которую она была заслуженно награждена многими наградами на различных престижных кинофестивалях. Ее игра на грани психоза и дикой деменции заслуживает наивысших похвал, как и игра Сэма Нила, блестяще исполнившего роль Марка. Также хочется отметить особую и оригинальную работу оператора Брюно Нюйттена, сделавшего видеоряд фильма натуралистичным, ярким и полным метафор. В фильме немало по-настоящему запоминающихся сцен, выполненных в жуткой стилистике нескончаемого кошмара. Композитор Анджей Кожиньский написал к фильму великолепный саундтрек, превосходно создающий в нем необходимую атмосферу. Я рекомендую этот фильм всем поклонникам авторского кино и необычных и шокирующих фильмов ужасов, ведь отчасти данная картина предвосхитила появление 'Антихриста' Ларса Фон Триера. 10 из 10
Как же долго шел я к этому фильму! Начинал смотреть его раза 4 и все время прерывался. Затем принимался снова. Видимо только такими маленькими кусочками мне и нужно было его пробовать, чтобы продлить вкус и не пресытиться им раньше времени. Изабель Аджани в самом начале показалась мне девушкой неопытной в актерском ремесле, однако, досмотрев фильм до конца, я понял, что ее игра (конкретно — в качестве одной из личностей — в качестве робкой жены), в принципе, не выходила за рамки общей картонности этого и любого другого фильма того времени, которую я замечаю современным глазом и которую вполне можно принять и списать на разницу в годах, да и уже в поколениях. Посмотрев фильм до конца, я понял, за что Изабель дали в Каннах приз за лучшую женскую роль. Одной сцены, снятой ее любовником на пленку (той, что в балетном классе) хватило, чтобы окупить все плохие роли, которые она уже сыграла или (и?) сыграет еще… Сцена с «танцующими» руками, сцена в церкви, сцена в метро, можно перечислять до бесконечности. Каждая в отдельности уже стоит просмотра всего фильма… Не ожидал увидеть Сэма Нила таким молодым и так хорошо играющим. Отлично прочувствованная им роль не позволяет вдаваться ни в какие детали. Фильм «пошел» у меня только после того, как в одной из рецензий я прочитал о позиционировании жанра «Одержимой» как притчи. Только после этого я смог его правильно воспринять, ибо никакой семейной драмой и, уж тем более, никаким ужастиком назвать его язык не повернется. Он действительно похож на «Антихриста» Фон Триера, но не только и не столько схожей ситуацией или героями, сколько попытками режиссера облечь в какой-то абстрактный сюжет свое если не мировоззрение, то в данном случае мнение и мысли по поводу отношений мужчины и женщины, не как конкретных людей, а как двух совершенно чуждых друг другу миров. И, да простит меня Фон Триер, но у Жулавского это вышло если не более доходчиво, то уж точно менее тернисто для меня, как для впечатлительного зрителя. Хороший пример того, как даже самую трудную для восприятия идею можно преподнести и без, казалось бы единственно возможного в таком случае, натурализма, всего одной фразой каждого из героев: Сэма Нила — про войну, презрение и опасность, Изабеллы — про разные виды, насекомых и мясо. Впечатляющая лаконичность.
Анджея Жулавского смело можно назвать исследователем внутрисемейных отношений ещё похлеще Кубрика. Но исследует он их способом весьма агрессивным, жестоким и даже в некотором роде новаторским. Совместив сразу несколько разновидностей кино в одной картине, Жулавский снял великолепный арт-хаусный хоррор 'Одержимая', при просмотре сразу вызывающий ассоциации с психологически напряжёнными работами Поланского. Сюжет 'Одержимой', базируясь на стандартной мелодраматичной основе - супружеской измене, постепенно отходит от неё, всецело погружая зрителя в безумный мир извращённой психики человека, в котором уже сложно что-либо различить или понять. В первые же минуты фильма, режиссёр задал нужный тон всему происходящему и смог выдержать напряжённую атмосферу до самого финала. Жулавски мастер подобного кино, и он уже не раз доказывал это, однако 'Одержимая' определённо превзошла более ранние его работы. Действие фильма представляет собой достаточно рваный визуальный ряд, представляющий из себя большей своей частью не что иное, как переложение на киноплёнку безумных действий главной героини - Анны, одержимой некой тёмной силой. За время отсутствия мужа Анны, она успела вступить в сексуальную связь с неким монстром, образ которого в итоге остаётся так до конца и не раскрытым. Однако вполне вероятно, что Жулавски таким образом демонстрирует зрителю слабость женской натуры, склонность её к греху и к сношению с Дьяволом, которым скорее всего и является монстр. За довольно бессвязными диалогами, обильно произносимыми героями фильма, а в особенности Анной, зрителю скорее всего будет сложно уловить какой-либо определённый смысл всего происходящего. Однако в подобной картине пожалуй лучше всего не пытаться разобраться в сомнительных высказываниях персонажей, практически полностью вверив себя визуальному ряду как токовому, который так или иначе к чему-нибудь да приведёт. Тем не менее Жулавски, основательно поработавший над сценарием, всё же даёт возможность публике разглядеть в фильме 'вечную' тему Бога, выказанную в 'Одержимой' одной простой фразой, произнесённой одним из героев: 'Бог - это болезнь'. И пускай это труднопонимаемое высказывание опять же введёт зрителя в глубокие раздумья, оно превосходно подчеркнёт суть всего видеоряда. Одержимость человека Богом, хоть и злым, в картине Жулавского, вновь являет собой доказательство слабости женской натуры, а если учесть, что для Анны этот самый Бог - жуткий монстр, то и вовсе можно заявить: женщина существо греховное, дьявольское, склонное к одержимости, способное совершать преступления, нарушая запреты. И если уж в фильме присутствует религиозная тема, то как уж тут обойтись без темы Апокалипсиса, которая выказана пускай и в меньшей степени, но тем не менее ближе к концу картины явственно ощущается и визуально подаётся зрителю в некоторых сценах. Насилия в 'Одержимой' вполне предостаточно. Жулавски не когда не гнушался сдобрить свои работы кровавыми подробностями, но здесь общей уровень жестокости определённо выше, нежели в 'Дьяволе' и 'Третьей части ночи'. Актёрский состав 'Одержимой' уже заявляет о многом. Сэм Нил, чуть ранее сыгравший Антихриста в знаменитом 'Омене 3: Последний конфликт', идеально смотрится в роли мужа главной героини. Нил с его яркой харизмой и порой зловещей внешностью идеально подходит для этой роли и Жулавски нисколько не прогадал, что взял его на эту роль. Изабель Аджани, засветившая в психологическом хорроре Поланского 'Жилец', в 'Одержимой' предстаёт в ещё более ярком образе, который и превосходно раскрывает, передавая зрителю всё напряжение и безумие царящие в фильме, тем самым заставляя его цепенеть в ужасе, не отрываясь от экрана. Хайнц Беннет в роли Генриха так же великолепно раскрыл свой образ, хоть он был и менее значим, чем образы Нила и Аджани. Композитор Анджей Кожиньский, который ранее уже работал с Жулавским и писал к его первым картинам саундтреки, здесь превзашёл сам себя, создав великолепное и напряжённое музыкальное сопровождение, идеально подходящее ко всему видеоряду. Финал 'Одержимой' получился не слишком внятным, но от этого ещё более гениальным. Возможно, что каждый зритель в итоге переосмыслит весь фильм по своему, не принимая в расчёт некоторые детали, касающиеся религии и психики. Кто-то поймёт 'Одержимую', как через чур уж агрессивную драму о взаимонепонимании полов. Кто-то будет расценивать её, как фильм ужасов. А кто-то, как и то, и другое. Но одно я знаю точно, данное произведение Жулавского вряд ли оставит кого-то равнодушным. 10 из 10
Пару слов о фильме.. 1) Вот не понимаю я некоторых авторов.. Почему они не приходят к общему знаменателю со зрителями. Зачём всё так осложнять? Я по началу даже не мог понять, правильно-ли трактую символизм в этой картине или всё-таки это за гранью моих возможностей и банально не хватает эрудиции. А оказывается, что со мной как раз проблем нет. это режиссёр Анджей Жулавский решил дотянуться до левого уха правой рукой, причём протянув эту самую руку за шею. Какая-то 'художественная гимнастика' садистская и мазохистская. 2)Я так и не смог определить, какую оценку стоит дать игре актёров и актрис, если всё настолько напыщено и переиграно. Ну ладно абсурдизм..Почему именно в таком ключе должно всё происходить и развиваться. Что за 'лебединое озеро' и манерность, которая совсем не гармонизирует с фабулой, динамикой и антуражем.. 3)Картина мало преуспевает во всех аспектах. Остаётся лишь философская часть...И знаете, я не проникся.. Может почерк польского режиссёра не совсем то, что мне подходит. Вероятно, что у нас слишком разные мировоззрения и взгляды на жизнь, смерть, любовь, надежду, бытие, веру.. 4)Не стану оценивать этот опус, он просто мне недоступен и чужд. Ознакомился, и на том спасибо. Никакого удовольствия эстетического не получил. Впрочем, отрицательных эмоций картина тоже не вызывает. Всего лишь безразличие и недоумение. Хоть юного Сэма Нила увидел, тоже кое-что.
Фильм впечатлил. С самого начала понимаешь, что смотришь что-то нестандартное. Вроде бы все просто, но смотреть интересно. Во многом, благодаря игре актеров. Она впечатляющая. Такое чувство, что смотришь не кино, а театральную постановку. Возникает ощущение, что все ключевые фигуры в картине - реально двинутые. Очень достоверно. Фильм НЕ американский. Я как-то не посмотрел перед просмотром на страну, но по городской застройке и обстановке квартир понял, что кино родом не из Америки. Так и оказалось: Германия, Франция. Игра Изабель Аджани - это отдельная история. Она просто потрясает. В ключевой момент фильма, во время сцены в переходе метро, я просто открыл рот (в буквальном смысле) и смотрел. Как она сыграла! Невероятная сцена. Но, повторюсь, игра всех актеров отличная. Монологи Анны. Когда камера направлена на лицо, и актер (талантливый актер) читает эмоциональную речь, это всегда интересно и притягивает. Из современного я так помню было в Маяке. Там подобных моментов было несколько, были они продолжительными, насыщенными лексикой и качественными. Здесь монологов меньше (один, если полноценный), но они тоже хороши. Сцена в переходе в метро. Такое... сложно забыть. Это было неожиданно и поразило очень сильно. Просто гениально. Сцена в церкви. Я не знаю, что сказать... Но отметить ее не мог, как и сцену в переходе. Это два лучших момента в фильме. Причины поступков мужа, Марка. Тут сложно что-либо говорить. С одной стороны, его поведение во второй части фильма впечатляет, с другой - впечатляет еще сильнее. Сложность в другом: это одновременно и главный герой, и главный антигерой, на мой взгляд. Ему и сочувствуешь, и одновременно не сочувствуешь. Очень сложно. Любить одержимую сложно, а добиться ее расположения... еще сложнее. С Анной - с ней все проще: она просто безумна. А актриса - просто молодец. Концовка - меня не порадовала. Мистикой. Более реальная концовка пришлась бы по душе больше. 10 из 10 Этот фильм из тех, который должен посмотреть каждый.
Пример чрезмерно личного кино, вплоть до аутентичных реконструкций. Когда авторство доходит до состояния одержимости своей биографией, кино становится невыносимым. В основе картины - трамватичный развод режиссёра, прессовавшийся несколько лет тяжёлой депрессией. В итоге имеем одержимых бесами персонажей - Марка и Анну (Нил / Аджани), которые на протяжении двух часов подвергаются массированному режиссёрскому экзорцизму, а зритель жесточайшему экранному насилию - герои бегают, пляшут Витта, бредят, истерят, увечат себя, убивают других, исторгают из себя кроваво-бело-зелёную гниль, героиня совокупляется со спруто-антропоморфными монстрами, и снова они куда-то бегут. Почти весь фильм проходит в серо-синеватых тонах, голубоглазая Анна носит одинаковое синее платье, всё происходит в блеклом обшарпанном Западном Берлине - холодность, серость, мертвенность, разрушающиеся экстерьеры и интерьеры сливаются с грязью разрыва отношений, герои как бы переваривают зловонно-гнилостное, предельно аффектированное месиво, которое по мере переваривания только увеличивает массу, настолько, что оказывается - многим легче не его исторгнуть в рамках ритуального очищения, а из него исторгнуться, как бы родиться двумя чистыми зеленоглазыми созданиями. В результате маниакально-психотического разложения героев вместе с локациями и декорациями, вместе с камерой и экраном - на свет выходят, в заместительном стиле похитителей тел - сначала светлая зеленоглазая Анна, а потом светлый зеленоглазый Марк. Кино послужило Жулавски подключённой к зрителю сублимативно-канализационной трубой, что позволило режиссёру очиститься и преобразиться, а зрителю наесться чужого гуано до отвала.
Скажем, я не ценитель панк-рока, но могу снять шляпу перед качественным исполнением. Хорошо все, кроме фильма. Актеры, декорации, атмосфера, даже запутанный и при желании философский сценарий. Но фильм ужасен. Точнее фильм - китч. Кстати, очень жаль, что все, что 'не так лежит' называют арт-хаусом. 'Арт-хаусный фильм ужасов' - на мой взгляд, просто фильм - выброс. Что, кстати, не делает его плохим или недостойным внимания ценителей. Ведь есть же поклонники у 'Томатов убийц' или 'Порожденного' ('Зеленого слоника' и пр.). Фильм-выброс негативных переживаний, психиатрических помешательств, страхов, клинической депрессии, расстройства сознания, ночных кошмаров режиссера. После разрыва. С женщиной. Мне увиделось, что на женщину режиссер зол. Мягко говоря. Наверняка, есть тысяча объяснений, отчего это произведение выполнено именно так. И режиссер - чужеземец (уникальный почерк), и снимал не на своем поле, и, наверняка, это судьба его непростая излилась на экран потоками крови, слизи, соплей и чудовищных криков на разрыв аорты. Но вероятнее всего, фильм появился в попытках превозмочь желание уничтожить ту, которая заставила режиссера страдать. В намерении сэкономить на долгосрочных визитах к психологу. В целом, это, конечно, интересный опыт. Но, господа, есть чувство, что из окна меня облили простыми, незамысловатыми кухонными помоями. Долгое время варившимися в котелке создателя. Артисты прекрасны. Что в контексте данного произведения приравнивается к 'ужасны'. Они должны быть таковыми. По замыслу. Нет ни одного симпатичного, а, главное, здорового героя. И хотя 3 из 10 соответствует отрицательной рецензии, отнесу ее к положительной. Фильм категории 'плохо настолько, что даже хорошо'. Выдержан единый стиль грязного, тошнотворного, истеричного до эпилептических припадков отвратительного полотна. Смотрела, перематывая. 3 из 10
Можно долго оставаться в плену иллюзий и объятиях заблуждений, но прозрение неизбежно настает. «Все кончено» – произнесены ли эти слова заговорщицки тихо или истошно громко, но они знаменуют крушение мира, личный апокалипсис. Это значит, что Бога больше нет, он прогневался на детей своих и заставил их надеяться на случай, словно в нем спасение. По открытому пути отправились два безумца – истеричка-жена и ревнивец-муж – каждый по своему, пытаясь обрести веру. Либо извергнуть ее из собственного нутра, либо найти ее в светлой противоположности хорошо знакомого, но ставшего в одночасье чужим человека. Сумасшествие подчиняется своим законам, следует определенному ритму, и так будет происходить до тех пор, пока на умытом кровью женском лице не появится удовлетворенная улыбка, а белки глаз не пронзятся алыми трещинками. Низвержение морали, опустошение воли, порубленные в мясной ряд тела не вовремя полюбопытствовавших – такова цена мучительного катарсиса, воздающего людям по их вере. В оболочку хаотического мракобесия, исполосованного шизофреническими припадками и успешно предстающего иносказательным сюром, Анджей Жулавски схоронил нереализованные надежды познать безмятежную жизнь. Когда не имеющие выхода личные переживания множатся на уязвленное самолюбие католической страны, случается легко объяснимая переоценка ценностей. Поляки своеобразно воспринимают религию, в идеологическом отношении она – давний и самый надежный рычаг влияния на умы. Традиции таковы, что признание Бога подобно открытию совершенно новых горизонтов. И это было бы прекрасно, если бы не сочеталось с высвобождением демонических инстинктов, зачатых от обычной неудовлетворенности и грустного осознания, что суженый оказался далек от идеала. Жулавски расчетливо играется со своими героями. Он долго выдерживает их в теле привычного семейного разлада, и лишь в кульминационный момент с женской мастурбацией перед высоко возвышающимся распятием он заставляет принять рукотворную разновидность веры. Бешено кружащаяся камера точно норовит проникнуть в голову обезумевшим супругам. Являясь абсолютно разными людьми, в нарастании своего умопомрачения они подобны ожившим картинкам из средневековых книг об инквизиции. Весь ужас, однако, в том, что палач отсутствует – люди управляются самостоятельно, благо атмосфера подозрительности активно способствует бурлению ярости. Кажется, смерть была бы для обоих самым милосердным избавлением от страданий, и наличие маленького сына только добавило бы жестокости такой развязки, но Жулавски избирает другой путь. Во всех подробностях, с прописыванием фанатических диалогов и абсурдных признаний, он рисует современную фреску, на которой взъерошенная женщина в синем платье провозглашает себя беззащитной. Ее вера убивает любых несогласных, хранится как проклятье в ящике Пандоры, но парадоксальным образом открывает ей тот мир, к которому она неосознанно стремилась. Ощущение того, что кругом враги, а главный из них сидит глубоко внутри, дополняется нервным заламыванием рук, экзальтированными воплями и бесконечной ложью. Точно отравленной стрелой женщина пронзена непонятно откуда взявшимся убеждением, что ее переназначение в совершении долга, являющегося одновременно супружеским и материнским. Несмотря на обилие психопатических эпизодов, нельзя сказать, что Жулавски ими упивается. В отличие от земляка Полански и его «Отвращения», пан Анджей предпочитает иметь дело не со следствием, а с причиной. Бесовство в картине носит подчеркнуто оправданный характер, приобретая форму защитной реакции. Сама природа заложила в женщин агрессию, с которой те способны оборонять сокровенное, и потому игра Изабель Аджани вызывает ассоциацию с хищной птицей, чье гнездо явились разорять. Не принципиально, сколь правдивы эти опасения, важно, что по-своему они естественны, как и желание человека обрести Господнее покровительство. Другое дело, что достичь этого невозможно, если считать Бога болезнью, а Жулавски так и делает. Реплики Сэма Нила нередко отдают декларативностью, что выдает в его герое голодного зверя, слишком долго блуждавшего в одиночестве. Ревнивый характер, очевидное стремление найти любому событию рациональное объяснение безжалостно пресекается режиссером, как фарисейство. Не осчастливив яростных страдальцев пророком, Жулавски предлагает им самим побыть в этом качестве. Возможность их несогласия, видимо, держалась поляком в голове изначально, для чего ему и потребовалась тема двойничества. Люди не обладают божественными силами, но у них всегда остаются воля и ненависть. Как выясняется, этого может оказаться достаточно, чтобы отрешиться от прошлого и попытаться приблизить будущее. Эпатаж не может существовать оторванным от надежной основы, вот и «Одержимая» только маскируется под гротескный фильм ужасов. Мистическая кинопритча с налетом показного дурновкусия не перестает повергать в трепет открытостью своего стиля, и вслед за Достоевским Жулавски извлек на свет божий собственных бесов. И страшны они не яростными пробежками по французским улицам с ножами наперевес, а постоянным мельтешением в мыслях людей, отчаявшихся от собственного безверия. Языком метафор польский классик говорит о неизбежности расплаты за все нажитые прегрешения. Выбравшийся из женского чрева осьминогоподобный монстр – метафизическое вырождение всех мыслимых пороков, гиперболизированное олицетворение победившего мрака, который присутствует в человеческой душе и терпеливо ждет своего часа. Такое явление сродни неизлечимому заболеванию, но это не значит, что оно уже победило своего носителя. Жулавски не приемлет предсказуемость, с долей черного юмора он открытым текстом предвещает амбивалентность исхода, заставляя людей быть хозяевами положения и сбросить рабские оковы. Это разумный выбор, ведь вера по-прежнему эффективное средство в умелых руках. Всего-то и нужно, что найти того, кто сможет правильно ее применить.